To Butcher

Свеча догорала.

Чадящий огарок еще давал немного света и тепла, но - он постепенно уходил, превращался в дым и бесформенные капли, жирно сползающие по скукоженному желтому телу, которое сравнительно недавно еще было стройным и устремленным вверх.

Как просто.

Как удивительно логично.

Легко стремиться в небо, когда голова не раскалывается от огненной боли, когда сердце не рвется меж двух взбесившихся коней - вороного и сивого - которые всегда несутся в разные стороны, просто потому, что так повелел Творец. И стало так, но боль от этого не ослабевает.

Постепенно огонек становился все меньше и меньше, а тени - длиннее. Они вытягивались до самого потолка и истончались, как бесплотные духи, протягивали черные расползающиеся щупальца к слабо мигающему пламеньку, и пахло, так пахло...

Смертью. У нее запах тлеющего фитиля.

Сизый дымок, поднимаясь на несколько сантиметров, тут же тает, однако я успеваю различить витиеватые вопросительные знаки, штрихами очерченные в ледяном воздухе. Шерстяной свитер раздражает кожу, все тело начинает чесаться, однако нет сил, чтобы поднять руку и отогнать назойливое чувство. Вопросы роятся в голове и жужжат, как жирные зеленые навозные мухи.

Белый неподвижный луч, лежащий на полу, выхватывает из мрака знакомые черты - кроткое изможденное лицо, большие темные глаза, подернутые вуалью осознания скорой смерти - за что ты караешь меня? Зачем смотришь с этим своим вечным укором? Ты можешь сколько угодно делать вид, что знаешь все, - твои лживые слова теряются в безжизненном блеске твоего нимба! - и сейчас твой лик искажен мукой оттого, что ты не можешь сказать, я не могу услышать - это есть? Или уже было?...

Окно покрыто изумительной изморозью. Искры снега мерцали, играли и менялись местами - вот заснеженная ветка дерева, нависшая над крышей ажурного маленького домика. В его окне еле видна тонкая, словно нарисованная ребенком, схематичная фигурка. Она лежит на ледяном полу и лишь изредка приподнимает ослабшую головку на тонкой шейке. Смотрит на меня. Я - на нее. Я узнаю ее, несмотря на схематичность.

Это я. Я умираю.

Все темней, но это не страшно. Все холодней - вот что действительно напрягает. Тени танцуют, словно глумятся - на их смазанных лицах вспыхивают горячечные улыбки. Они пускают слюни от удовольствия и бесстыдно совокупляются, содрогаясь в болезненном оргазме.

Отрицаю. Сомневаюсь. Когда я закрою глаза, все это исчезнет, ничего не останется, и меня тоже... тоже не станет.

Чьи-то нежные руки, возникнув из тьмы, обнимают плечи. Я не могу оглянуться - я боюсь увидеть все то же немое лицо. Ведь я же отвергла тебя, почему ты не отречешься от меня? Почему плачешь, почему словно просишь о чем-то? Я не покаюсь. И не стану молить о пощаде.

Вместо этого я назову тебя чужим именем, и сделаю вид, что не заметила ошибки. Если это любовь, тогда откуда это безразличие к твоей боли? И даже желание сделать еще больней...

Я буду видеть другое лицо - и говорить с ним за воображаемой кружкой горячего чая, и улыбаться, и мечтать о том, чтобы ему было хорошо. Тепло. Не страшно. Потому что он - живой, родной, любимый. А твои глаза, глядящие со строгих мертвых образов - всего лишь идол, один из тех, что ты повергал в бегство одним лишь своим Именем.

Был Иисус. И был Христос. Но Иисуса Христа не существовало.

И если меня действительно создал твой великий Отец, то - ты брат мне? Прекрати же меня любить, я не хочу этого! Возненавидь меня так же, как я тебя ненавижу - и убирайся в бездну. Только там мы действительно сможем быть вместе...