Пустынская классификация бань очень сложна и запутана. И дело здесь заключается в том, что усложнения в классификацию вносят дачники, а их, как Вы, должно быть, помните, самих в деревне целых три основных категории! "Отпускные" дачники, те, которые наезжают в деревню только на 2-3 месяца отпуска и снимают для этого дома у аборигенов, естественно, никаких бань сами не строят, а пользуются готовыми, местными. Все остальные "горожане" считают своим долгом перед обществом выказать знание и умение в деле банестроения.
Но обо всем по порядку!
До дачного нашествия, когда деревенька, затерянная в глухих "муромских" лесах, практически не знала сношений с большим внешним миром, местный народ строил бани все, как одна, на один лад, по одному лекалу. И сейчас линия таких типовых построек у Сережи радует глаз своим униформизмом. Ничего лишнего в этих приречных избенках нет. Даже труб. Баньки эти издревле топятся "по-черному". Когда баба Фая ковыляет "топить баньку", через десяток минут жди веселого зрелища! Из-под крыши, съехавшей от старости набекрень, изо всех щелей, образовавшихся между бревен, из махонького окошка и не менее махонькой двери вдруг клубами и струями начинает валить густой белый, как из самовара, пряно пахнущий "березовый" дым. Издали кажется, что баня вот-вот вспыхнет или отправится, разведя пары, в полет. В субботу, когда вся деревня начинает подготовку "к помывке", линия приречных банек дружно дымит как паровоз, а вся округа окутывается особым банным духом, который не выветривается до воскресного полдня. Для местного жителя суббота - святое время сходить с веником в баню. Если на субботу, даст бог, падает "леригиозный" праздник, то моются в пятницу. Но это бывает довольно редко.
Летом по утрам топят печи для того, чтобы сготовить еду себе и скотине. А баню начинают "затоплять" к полудню, для того, чтобы успеть помыться к вечернему надою. Так поступают, по крайней мере, все знакомые мне коренные пустынцы. Встретить с пастбища вечернюю скотинку чистыми, в свежей рубахе и светлом платочке - незыблемый для летней субботы ритуал. Ежели пустынец вдруг по каким-то причинам не соблюл субботнюю банную процедуру, то это сурово порицается всем сообществом. Но такого прецедента на моей памяти не было!
Главное в деревенской бане - котел. Все остальное не имеет особого значения. Поэтому аборигены не утруждают себя при строительстве бани
всевозможными "затеями". Баба Фая, в баньке которой я не нашел при осмотре большинства привычных мне атрибутов, тем не менее нахваливала свое сокровище на все лады - "Уж как легко-то в ней... Легкая она у меня! С пяти, милок, поленей горячая бывает!". Да и то сказать, - кроме котелка для воды, стоящего на боковинках из трех кирпичиков, ничего более в крохотной баньке не обнаруживалось, ветер гулял, где хотел, и дышалось, действительно, свободно и легко. "А не загорится-ли, Фаина Сергеевна?!," - тревожно-озабоченно спросила Лара, в один из особо ветреных дней заглянув в гостеприимно распахнутую дверку. У пустынцев, надо сказать, на такие случаи припасен стандартный ответ. Пригодился он и тут. "Не-е-т, ниче не будет!", - твердо ответствовала истопница, - "Господь милостив, не попустит!" На сем все противопожарные действия были закончены.
Совершенно другой оборот банестроение приняло, когда в деревню пошла волна дачников. Вот уж где заиграла народная смекалка и запузырился обычный выпендреж! Один, например, умелец воздвиг банное сооружение аж на втором этаже, на сваях. Другой "замахнул" банечку метров на тридцать длиной из трех отделений - чтоб "душа отдыхала", а все дивились. А одна дачница, городской нотариус, затребовала от строителей смастерить мостки на озере, чтобы из бани прямо на них бы вываливаться, а далее - с шипением в свежую озерную воду! К слову сказать, мостки долго не "давались" строителям - уж больно тучна оказалась городской нотариус, и мостки всякий раз тонули вместе с ней в свежей озерной воде. Пришлось вывезти на тракторе брошенный нефтяниками кусок трубы от газопровода Уренгой - Помары - Ужгород, проходящего в 60 километрах от деревни, разрезать его, обварить и подвести под злосчастные мостки.
А уж по части внутреннего устройства и убранства можно было бы писать трактаты, в которых необходимо предварительно и долго разбираться в том, чем финское отличается от турецкого, и какой следует быть температуре, и из какого дерева делать предбанник, и на какой высоте должен находиться полок, и какого цвета надлежит быть камням в каменке, а, самое главное, каким должен быть веник.
Умение вязать веники - как музыкальный слух, или дано или не дано c рождения. Настоящий вязальщик, виртуоз, мастер, так сказать, может "зашибить" на своем таланте немалую прибыль, принимая заказы от соседей и одаривая родственников. Вязать веники следует до Троицы. После Троицы "лист уж не тот, и серьга пошла". Хотя Троица - праздник "переходящий", то есть не приуроченный к одному, конкретному числу календаря, в один год случающийся 1 июня, а в другой - 21, в народе упорно держится мнение, что послетроицинским веником париться бесполезно! И даже вредно!
Веник у умельцев получается небольшой, плотный, ухватистый. Тогда как у неофитов-дилетантов он тяжел, рыхл и смахивает на букет увядших хризантем. В работе все изъяны его проявляются тут же - тот, кого парили, выползает из бани весь полосатый "как тигра", а у парильщика потом болит рука. Веник при этом не ложится на тело, а "шмякает" по нему и не держит пар. Все вышесказанное относится, прежде всего, к классическим березовым веникам.
Кроме березовых, веники бывают дубовыми, пихтовыми и можжевеловыми. Встречается также категория смешанных веников, когда в березовый вплетается ветка дуба, или в пихтовый добавляются стебли мяты. Иногда даже может присутствовать сизая, "пахучая" полынь. И даже - крапива! Тут проявляются пристрастия людские. Кому-то нравится пихтовый дух, а кто-то предпочитает "колкость" можжевельника, способствующую де каким-то сверхестественным образом "разгону крови по жилам". Мне намедни Митрич даже загадку загадал после бани: "Вечор меня зеленушка уползал, уерзал и спать уклал!" Это - про веник березовый! О-как!
Есть и такие чудаки среди дачников, которые главным в бане считают предбанник. В глазах местных знатоков банного дела такой подход к сугубо функциональному сооружению совсем уж отдает "баловством". Тем не менее, предбанник, выполненный из свежей сосновой "вагонки", оснащенный уютным лежаком и столиком для того, чтобы было куда поставить бутылку пива, содержащий в своем антураже милые вещицы типа можжевеловых крючочков для одежды, старинного зеркала в витой раме из ореха, самовара и прочей чайной атрибутики, очень хорош даже сам по себе, вне зависимости от того, когда ты в него попал - до парилки, или после. Если в предбаннике имеется большое окно, выходящее на полный цветов лужок, если в это окно к вам залетают как бы случайно бабочки и сирфиды и, потолкавшись, вылетают в дверной проем, где звенит на все голоса лето, если в самом дверном проеме виднеются далекие, в сизой дымке, леса за рекой, если пахнет кругом густым смоляным духом от свежих досок вперемежку с березово-веничным, если на столике стоит запотевшая бутылочка пива (лучше, если две), или кипит самовар, а подле него расставлены по столику кружечки и плошка с медом, а рядом с вами сидит на свежеструганной сосновой скамейке закадычный друг и ведет неторопливые беседы "за жисть", так, собственно, и бани-то никакой не требуется! В эти минуты явственно осознается, что бытие раскручивается полным ходом, и впереди все будет исключительно хорошо!
Время для банных процедур дачники не привязывают столь жестко, как аборигены, к определенным часам. Ведь в чем для дачника и состоит порой вся прелесть бани, так это прежде всего в возможности "истопить да попариться" в любое мгновение, когда душа пожелает! Поэтому дачники могут шарахаться по своим банькам до глубокой темноты, пугая собак, в то время когда местное население, давно уже обряженное в чистое белье, спит мертвецким сном. Сообразно особым представлениям о банном комфорте, "городские" и баньки-то свои ставят где, что называется, придется! "Прости господи!," - плюется дед Максим, - эко баню-то в огород вынесли! Пока до дому-те идут, весь жар растрясут!" В самом деле, соседи деда Максима, люди интеллигентные и ученые, баннное свое хозяйство затеяли чуть ли не в километре от дома. Чтобы достичь его, необходимо преодолеть весь огород, продраться через старый сад, да еще в какую-то нелепую ложбинку спуститься. Словом, все непродуманно и нерационально! А вот аборигенам мило сердцу и телу юркнуть в баньку, которая прямо под боком, - только сенцами пройти, - а потом столь же проворно выюркнуть из нее обратно в избу, не растеряв при этом ни капли калорий драгоценного банного теплеца.
Когда мы с Ларой строили (не сами, конечно, а с помощью нанятой "бригады" из местных знатоков) свою баню, мы определили ей место на холме за карстом, что красуется в центре нашего участка. О том, что это будет очень далеко от дома, мы даже и не подумали, пока нам не сказали о том "знатоки". После их разумных доводов и выкладов мне еще сильнее захотелось "строиться" именно на холме, за карстом. Ведь как же это замечательно - выходишь из бани, а кругом раздолье, травы да цветы, птицы да вольный воздух! Зато местное сообщество дружно не одобрило наше решение. "Блажь!", - безоговорочно решили соседи. "Че городским объяснять?! Блажь, и все тут!"
Когда баня была готова, и мы затеяли первую пробную "помывку", то произошло это знаменательное событие почему-то уже глухой полночью. Весь день все было как-то недосуг, отвлекали разные дела, а вот почему-то ночью вдруг захотелось испробовать! Тут только мы и вспомнили, что электричество еще к бане не проведено. Добраться туда было делом нелегким, даже с фонарем. Мы ползали по нашим холмам, спотыкались в густой траве, роняя керосиновую лампу, припасенную заранее предусмотрительной Ларой, забывая то ключи от предбанника, то шайку или полотенце и возвращаясь поминутно обратно за всем этим скарбом в дом. Короче, со стороны все эти выкрутасы "с огоньками" в ночном саду выглядели, должно быть, как приготовления к языческим жертвоприношениям. В полночь наконец печка раскочегарилась вовсю, и мы сидели на порожке между предбанником и "помывочной" впотьмах, освещаемые лишь бликами огня, плясавшими на поленьях, и, клюя носами, сладко подремывали на плече друг у друга. Когда баня наконец истопилась, мы уже расхотели и мыться, и париться, и, с трудом продираясь сквозь мокрую от ночной росы траву, побрели через сад с шайками и полотенцами обратно домой. Спалось нам в это утро особенно крепко! Во сне мы отчаянно хлестали себя вениками и поддавали на каменку жару!
...
Бригада "знатоков" приступила к строительству нашей баньки в майские праздники, столь любимые дачниками за возможность отдаться целиком и безоглядно, наконец, милому сердцу сельскому труду и сопровождающим этот труд увеселениям. Процесс пошел поначалу споро. Параллельно с ростом и воздвижением баньки происходил еще один сопряженный ряд событий, который мы разглядели не сразу.
Когда был заложен потолок, и встали стропила крыши, Лара, исправно проверявшая качество работ и совавшая свой нос во все строительные щели, неожиданно обнаружила в стыке верхнего венца и бокового стропила зачатки гнезда. Далее весь май шло соревнование - кто кого? Гнездо строилось стремительно, но и бригада не отставала! Вскоре уже и крыша была готова, так, что трясогузке (а это была, конечно же, она) приходилось пользоваться слуховым окошечком, любовно прорезанным в торце чердака в том числе и для нее главным плотником Юрой.
Вся бригада вскоре была "в курсах", что идет соревнование по капитальному строительству. Я подозреваю, что именно неприметная, скромная белая трясогузка послужила главным фактором в том, что баню "знатоки", вечно отвлекающиеся в подобных случаях найма на запои и загулы, сдали Ларе досрочно. В своих сложных и весьма малопонятных мне, как человеку далекому от премудростей банестроения, технологических процессах бригада стала учитывать некоторые требования, негласно выдвигаемые соревнующейся стороной. Например, трясогузке очень не нравилось, когда кто-либо по пустякам лез, да еще в грязных сапогах, на чердак. Поэтому было решено сделать чердак в первую очередь и в щадящем чувства гнездостроительницы режиме. Однажды я наблюдал, как плотник Саня, обычно всегда пребывающий в разухабистом расположении духа, сыплющий громкими и солеными прибаутками или горланящий веселые песенки, предварительно разувшись, лез на чердак с топором, чтобы поправить балку. Он как-то непривычно молча и чуть сопя от, должно быть, волнения, тихохонько крался в одних носках по чердачному настилу, почему-то держа топор перед собой на вытянутой руке. Трясогузка в это время уже сидела на кладке. При виде мужика в носках, да еще с топором наперевес, птичка испуганно, как мне показалось, пискнула, а затем покинула гнездо и упорхала в сад. Саня же, как-то боком косясь на брошенное гнездышко, потюкал осторожненько топором и столь же осторожненько, прижимая инструмент к груди, спустился по приставной лестнице обратно к своим сапогам.
Через некоторое время птица привыкла к нашей, людской суете и перестала, в общем-то, обращать на нас внимание. Тем не менее, вся бригада по прежнему разговаривала около гнезда в полголоса, а перекуры уходила устраивать к чайному столику, в кусты малины. Каждое утро Саня сообщал сотоварищам о наличествующих изменениях в гнезде. "Снесла второе!," - заговорщическим шепотом информировал он коллег, а те уважительно мычали. Помню, пятое яйцо было отмечено распивом двух бутылок водки, после которых бригада в этот день решила не работать. "А пусть это как праздник будет!," - убеждал меня Саня, уже пребывающий изрядно навеселе. "У нее сегодня, наверное, тоже веселье!"
Вообще-то трясогузок было две. Пара - он и она. Но видели мы в основном мамашу. Когда появились птенцы, бригада тоже собралась уйти в законный "праздник". Но Лара сумела разубедить их, и баня вскоре была завершена, если не считать мелких недоделок. Тем более, что все равно необходимо было выжидать, когда высохнет мох-сфагнум, проложенный для тепла между бревнами, и баня не осядет. Далее предстояло ее "пробивать", то есть с помощью пакли и специального долота затрамбовать все щели между венцами. Как бы то ни было, но окончание работ и сдача-приемка, а затем и торжественное застолье по этому поводу совпали с вылетом из гнезда трясогусят.
Решено было накрыть стол в саду, около новостройки, чтобы все, кому захочется, могли еще раз оценить по достоинству "культовое сооружение". Лара накрывала стол свежей скатертью, расставляла закуски, я раздувал самовар, начальник бригады Юра степенно открывал охлажденное пиво и пробовал на зуб копченую колбасу, плотник Саня сыпал остротами, бригада хохотала, а бабка Маня через забор, вставив свое сухонькое личико в любимую прореху между штакетинами, хвалила баню, как всегда, себе под нос.
"Баб Мань, иди к столу, чаю с медом откушай в честь завершения!", - кричали бригадники ей.
"Ась?", - ответствовала баба Маня через промежок в заборе.
"К столу, говорим, иди! Самогоночки нальем!", - кричали радостные и предвкушающие бригадники.
"Ась?", - ответствовала баба Маня.
"Иди, глухая тетеря, к нам!", - досадуя, не унимались бригадники.
"Ась?", - деловито шамкала бабка.
"Вот черт, заладила бабуля!", - не выдержал Саня, - "пойду приведу под руки!"
"Ну-ну, вот и Нюра, покойница, тут завсегда капустку содила!", - шамкала миролюбиво в ответ наконец расслышавшая что-то бабка и тыкала клюкой в сторону бани.
Когда под ножки стола были окончательно подложены все нужные чурбачки (во избежание перекоса), а на козлы угнездились оставшиеся от строительства свежеструганные сосновые доски в качестве скамеек, народ торжественно присел за стол и налил "по первой". Слово взял начальник. Широким взмахом натруженной руки он повел в сторону бани. Все взоры обратились туда. Любовно глядя на сооружение, Юра совсем уж было открыл рот, но в этот момент из чердачного оконца высунулась головенка, и через секунду первый птенец трясогузки спланировал в траву около праздничного стола. Тут же появились и родители и запорхали с истошными криками над оцепеневшим с рюмками в руках народом. Затем птенцы посыпались с чердака бани как горох. Народ медленно пришел в себя. "За нас!", - торжественным басом провозгласил бригадир, следя взглядом за птичьими родителями. Все повскакивали с мест, встревожив еще более трясогузок. Одна бабка Маня сидела тихо как мышь, макала кусок пирога в мед и бубнила себе под нос что-то насчет капустки. "Ура!," - заорал вдруг Саня и первым опрокинул в себя жидкость. И праздник начался!
...
Как только баня начала жить самостоятельной жизнью, ее тут же стали заселять все, кому не лень. Первыми вселились муравьи. Они были мелкими и бледноокрашенными. Таких в огороде я просто не видел, может быть в силу их малости и бледноокрашенности. Эти заселенцы оказались настолько наглы, что поначалу плотно обжились даже в парной, под полком. Лишь только когда мы стали исправно и часто топить печь, и в парилке буквально через день стояла великая жара (Лара слыла большой любительницей пара), муравьи отступили в более прохладный предбанник.
Вторыми на очередь встали бумажные осы. Они как-то незаметно, но быстро соорудили гнездо где-то между досчатой обшивкой и срубом. Поначалу мы, сидя в расслабленном после парилки состоянии, никак не могли уразуметь, что такое шумит и гудит в предбаннике. Я приписывал это скачкам артериального давления.
Лара стояла за ветер в трубе. Но постепенно осиная семья разрасталась, и не заметить их стало просто невозможно. После того, как одна из них тяпнула меня за распаренную пятку, которой я случайно наступил на нее, мы уразумели, что в бане мы не одни. Осы все лето интенсивно строили свой дом, шныряя то туда, то сюда, бесцеремонно влетая и вылетая в открытое на лужок окно предбанника. Основной гул исходил из-под порога. Так мы нашли осиный леток. Слава богу, что лаз этот находился снаружи бани, поэтому осы все-таки большей частью летали вне нашей новостройки, лишь изредка посещая внутренние "покои".
Дело меняло оборот, когда мы затевали чаепитие с медом. Все осиное семейство немедленно оживлялось и возбужденно начинало просачиваться откуда-то в предбанник, к столу. По правде сказать, мы быстро научились мирно уживаться с этими соседями, а к осени они и сами куда-то пропали.
Что привлекало муравьев и ос в нашей постройке, остается для меня загадкой. Думаю все же, что главным козырем в их предпочтениях были необыкновенные красота и уют нашей бани. Да и то сказать, нам она так же сильно нравилась!
...
Настоящим банным маньяком был Костик. Даже Лара не могла с ним сравниться в банном мазохизме. С ней Костик нередко оспаривал право "первого пара", и обычно несговорчивая Лара уступала гостю. Меня, честно признаться, всегда удивляло такое радушие Лары, так как я знал про твердое Ларино убеждение, что если "первый пар уступлен, то дальше париться бесполезно". Обычно в случаях наезда к нам Костика Лара на следующий день вытапливала баню специально для себя. "Чтоб не потерять интерес!," - заявляла она.
Когда баня оказывалась должным образом истоплена (а Костик проверял через каждые пять минут ее кондицию), Костик брал веник, надевал на голову шерстяной колпак, и, сняв очки, нательный крест, но предварительно перекрестясь, устремлялся, низко пригнув голову и набычившись, в парную. "Первый пар - мой!", - орал он. Глаза его горели грозным огнем, а рука сжимала медный ковш, подаренный нам к открытию бани бабой Катей. В ковш была налита настойка эвкалипта. Костик раскрывал дверцу каменки и остервенело, как машинист в топку паровоза, швырял на раскаленные "дикари" первый "почерп". Следовал взрыв пара, камни лопались и шипели, парилка наполнялась эвкалиптовым духом, а Костик уже заваривал в специальном тазу березовый веник. Пока веник томился в кипятке, маньяк сидел на полке и тихо стонал. Так длилось минут десять. Затем следовала дикая процедура самобичевания. Удары сыпались то мелко, то с оттяжкой, то затихали, то вновь возобновлялись с удесятеренной энергией. Затем веник летел обратно в таз, а маньяк заползал на полок, откуда вскоре неслись уже более громкие стоны. Так повторялось несколько раз. Наконец, без колпака, с широко выпученными, как у вяленого леща, глазами, Костик выбирался в предбанник и в беспамятстве падал на лежак. Так заканчивался первый акт.
Отлежавшись, маньяк нашаривал колпак, водружал его себе на голову трясущимися руками и приподымался, недоуменно оглядываясь вокруг, на лежаке. "Держите меня семеро", - тихо просил он и вновь уползал в парилку. Иногда одного веника ему не хватало.
После Костика в баню шли мы с Дмитрием. Мы раскрывали все окна и двери и напускали свежего воздуха. Когда температура в парилке почти сравнивалась с той, что на улице, мы несмело втягивались в парную, садились на низенькие табуреточки (чтобы было не так сильно жарко), обливались теплой водой и быстро удалялись в милый сердцу прохладный предбанник. Вот уж там-то мы себе ни в чем не отказывали, и, сидя в простынях, пили не спеша чай и обсуждали целый час текущие и предстоящие дела. Баня нам положительно шла на пользу!
...
Доброй традицией у аборигенов в Пустыни является приглашать соседей-дачников, еще не обзаведшихся собственной банькой, "попариться". Баня в этом случае служит поводом для налаживания и укрепления добрососедских отношений. Обычно дачники вежливо отбрыкиваются, объясняя, что только де вчера в городе "стояли под душем". А местные приглашальщики не больно то и настаивают. Им важно выказать уважение.
Зато уж если дрогнула дачная душа, и поперся дачник в соседскую "банешку", то самое главное действо начинается потом, после того, как все "намылись" и чинно уселись за столом. Здесь происходит обмен любезностями и подарками, всегда напоминающими мне почему-то историческую встречу Миклухо-Маклая с папуасами Новой Гвинеи. Слишком разные по стилю и назначению предметы (как материальные, так и духовные) всплывают на белый свет. Хозяева норовят угостить соседей собственным вином на терновнике, розлитым "в четверти" и закупоренным с помощью воска, "малированными" белыми грибами и медом, а гости извлекают из ярких упаковок заморский коньяк и нарезанную брауншвейгскую колбасу. "Все свое, все домашнее", - любовно приговаривают селяне, нарезая громадным ножом свиное сало, натертое чесноком. "Только что из Франции, из командировки привезли", - в тон хозяевам бубнят гости, распаковывая пузатую бутылку коньяка, купленную по льготным ценам в "дьюти фри". Далее следуют разговоры, с одной стороны, про коров, сено и морозную прошлогоднюю зиму, а с другой, - про цены на мясо на городских рынках, поступления детей в ВУЗ и лекарства. Общей темой, как правило, быстро сближающей к пониманию обе стороны, остается по прежнему политика страны, причем как внешняя, так и внутренняя.
Автор: Сергей Борисович Шустов, 2001
К первой странице
ДогиДоги Пустынских Рассказов
К первой странице сайта
Виртуальной Пустыни
Библиотека Виртуальной Пустыни в 2003 - 2004 годах является частью сетевого проекта
"Нижегородские ресурсы коллективного авторства" и развивается
при финансовой поддержке Управления образовательных и культурных программ
Государственного Департамента США в рамках Программы
"Обучение и доступ к Интернет",
реализуемой на территории Российской Федерации Представительством некоммерческой корпорации "Прожект Хармони Инк." (США).
Точка зрения, отраженная текстах сайта может не совпадать с точкой зрения
Управления образовательных и культурных программ Государственного Департамента
США или Некоммерческой корпорации "Прожект Хармони Инк.".