Библиотека Виртуальной Пустыни

Сергей Шустов shustov@dront.ru:
Предисловие - Тайны - Птицы - Студенты - Лисички - Дачники - Праздники - Эксперименты - Насекомые - Пчелы - Походы - Камни - Куколки - Ласточки - Самолеты - Медведки - Подарки - Телята - Дожди - Дубы - Звезды - Звуки - Дороги - Деревья - Радости - Листья - Ручьи - Кошки - Заборы - Друзья - Собаки - Американцы - Бани - Аборигены - Туманы - Рыбы

Садово-огородная деятельность дачника неизбежно приводит к тому, что великий Мичурин называл "преобразованием природы". Рано или поздно дачнику наскучивает просто так, рутинно, втыкать в почву разные семена и уныло ждать очевидных и заранее известных плодов труда своего, и он пускается во все тяжкие, то есть в экспериментаторство.

Процесс этот очень быстро затягивает. Глядишь, сосед Ваш, а, может быть, и Вы сами, вскоре оказываетесь в плену волшебных и заманчивых грез, иллюзий и надежд. "Вот выращу арбузы, всю округу удивлю!... Или вот еще, говорят, есть такое растение мята лимонная. Его можно в чай вместо лимона класть. Ни у кого такого нет. А у меня будет! Опять же экономия на лимонах..." - думает иной дачник, трясясь над каким-то с трудом и по знакомству добытым семечком. Вокруг него постепенно нарастают горы научной и околонаучной литературы, где информация о мяте лимонной и арбузах настолько противоречива и запутана, что, в конце концов, дачник, плюнув на книжки, делает все по своему, надеясь на свою интуицию и великий русский "авось". Умные и толстые книги тем временем серьезно и обстоятельно советуют, что, если Вы, скажем, по знаку Зодиака не Дева и не Козерог, то мята лимонная у Вас на огороде ни за какие коврижки расти не будет, а, если, к примеру, Вы затеете ее сажать в шестой месяц Лунного календаря ("когда Луна в Водолее"), то жди беды - мята лимонная заполонит Ваше хозяйство как какой-нибудь тривиальный пырей и вытеснит оттуда все остальное, даже яблони.

...

Есть в наших лесах этакое удивительное растение - купена лекарственная. Представьте себе пальмовую ветвь, классическую, которую обычно любят изображать зажатой крепко в клювике у "голубя мира". На этой изящно изогнутой пальмовой ветви с равномерными интервалами висят чудные жемчужно-молочные серьги. Это цветы. Так выглядит купена. Растет она по сырым, тенистым местам, иногда встречаясь солидными зарослями. Что-то есть в ней тропическое, "экзотное", "не наше". Для меня пальмовые ветви купены с детства ассоциируются с ленивым июньским полуднем в полумраке леса, влажными и прелыми запахами, сочной "капелью" пеночек-теньковок в глухомани и далеким гулким кукованием кукушек, звоном мушек сирфид над сырыми тропами, дремой и тишиной...

Я всегда мечтал, чтобы купена росла у меня в саду. Это была странная, быть может, мечта. Но так уж устроен человек: вечно у него в голове роится куча каких-то нелепых и необъяснимых мечтаний! Мне страстно хотелось, чтобы ранним утром, словно бы невзначай, выбежать с крыльца в еще только просыпающийся сад и под старой яблоней (или вязом, неважно!), раздвинув траву руками, обнаружить забрызганные росой жемчужно-молочные сережки купены. Она всегда представлялась мне живым и загадочным зверьком, спрятавшимся в саду и ждущим, что его случайно откроет кто-то... Впервые растение и животное выступали в моем сознании единым символическим образом!

И вот наступает момент, когда в лесу мне удается откопать купеновое корневище. Осторожно приношу во влажных обертках его к себе и пересаживаю в самой укромной части сада. Несмотря на то, что я весь перемазался землей как дождевой червь, я чувствую торжество момента. Казалось, все сделано правильно! Я поливаю вскопанное место. Теперь - только ждать! Отчего же так верится, что - дождусь? Обязательно дождусь! И однажды ранним росным утром я все-таки выбегу как в детстве в сад. Надо моей головой из гущи яблоневой листвы торжественно возгласит знакомая чечевица. В уголке сада, там, где тень и прело пахнет землей, я раздвину траву и уловлю тонкий аромат, идущий от цветов, похожих на жемчужные серьги! Мне верится, что так будет!

...

Лара прослышала где-то, что со слизнями можно бороться, выставляя для них в огороде специальные ловушки, заправленные пивом. Так, дескать, испокон веков английские фермеры сражаются с этими зловредными моллюсками.

Оставляя на капустном листе влажные следы-дорожки, пятнисто-бурые слизни лакомились молодой, еще неокрепшей зеленью. Никто из наших добровольных помощников - ни сорокопут, ни ежи - их не истребляли. Ларе было обидно, как молодая капустка буквально хрустит под напором этих неторопливых скользких увальней. Слизни чувствовали свою безнаказанность и неспеша перебирались с капустки на сельдерей, а далее прицеливались и на "святая святых" Лары - экспериментальные перчики! Терпение Лары лопнуло.

Используя опыт туманного Альбиона, Лара натаскала в огород плошек, вкопала их на грядках, а мне пришлось пожертвовать из своих запасов бутылочку светлого "Клинского". "Интересно, какое пиво они предпочитают?, - бормотала Лара, осторожно наполняя плошки. "А вдруг они только английское пиво пьют? И, кстати, что с ними дальше-то делается?! В книжке как-то про это ничего не сказано... Они что, насмерть упиваются?" Я уныло созерцал, как хороший продукт, можно сказать, уходит в песок... А могли бы с друзьями вечерком на крылечке усидеть это пивко! Жаль... Как-то мне сразу не занравились рецепты буржуазного Запада. Ведь известно же, еще Лесков писал про это: что англичанину хорошо, то русскому мужику... Или там про немцев?

Всю ночь мы ждали результатов пивной дегустации. Мне, откровенно говоря, было жаль пива, да и слизней, честно сказать, тоже. Лара утешала меня - "А может, им понравится? Может, они просто с капусты на него перейдут? Уж бутылку-то в неделю я им выставлю, не обеднеем!" Я внутренне полагал, что капустка могла бы пойти у слизней в качестве закуси к пиву, но Ларе в открытую о своих догадках говорить не решался. Будь что будет!

Чуть рассвело, мы отправились на грядки констатировать эффект эксперимента. В плошках не оказалось ни слизней, ни пива! О-как! "Может, они напились и утянулись на отдых?", - робко предположила Лара, зябко поеживаясь от утренней прохлады. Вокруг было росно. Солнце еще только надумывало вставать из-за леса. На листьях капустки, сельдерея, кабачков сверкали крупные капли сконденсировавшейся за ночь влаги. Слизней не было видно нигде! "Напились и померли!", - мрачно съязвил я. "Надо было темного им наливать! А еще лучше - безалкогольного...".

Лара тем временем шарилась на грядках, приподнимала листья кабачков, заглядывая на испод в поисках слизней. "Куда же они подевались?", - вопрошала она, и было подозрительно похоже, что отсутствие вредителей, ради которых, собственно, этот сыр-бор затевался, чем-то печалит огородницу. "Ну хочешь, я тебе новых от соседей принесу!", - пытался успокоить я Лару. "Ой, что это?", - вдруг вскричала огородница, заглядывая в самую гущу кабачковых кустов. "Тут что-то шевелится!"

Вдвоем в свете нарождающегося дня мы рассматривали молча нечто, лежащее под кабачковой листвой. "Похоже на ежа", - с некоторым сомнением в голосе наконец произнес я, и попробовал пошевелить палочкой нечто. Нечто, зашуршав иголками, встрепенулось и, кряхтя, как старый дед, перевернулось на другой бок. Перед нами крепко спал, растянувшись во всю длину, "в дупель" пьяный еж! "Кто идет за Клинским?", - как-то по дурацки вырвалось у меня.

На пьяного ежа пришел дивиться кот Мися. Еж между тем спал мертвецким сном, забыв свернуться в клубок. Его розовая мордочка прямо таки светилась умилением и радостью бытия, а на колючках, нависающих над носом, засохли брызги пивной пены. Дух от ежа шел как от плотника Сани. Еж посапывал во сне и смешно шевелил усами. Было видно, что ему снится что-то очень хорошее. Мися обнюхал любителя пива и брезгливо отошел в сторону. "Развели тут пьянь!", - говорил весь его вид. Хорошо еще, что рядом не оказалось соседского Ыжика, известного почитателя ежей - не то бы кот, вероятно, очень был бы разочарован и уязвлен в своих чувствах...

"Простудится ведь", - озабоченно произнесла Лара, разглядывая "пьяницу". "Давай его в тряпочки завернем, пока не проспится!" Облаченный в мою старую фланелевую рубаху, еж безбедно продрых до обеда. Лара, видимо, чувствуя свою вину, а заодно и ответственность за исход столь неожиданного поворота эксперимента, проверяла бедолагу каждые полчаса. Проснувшись, "пьяница" сбросил с себя рубаху и затребовал кушать. Лара кормила его остатками каши и отпаивала молоком. Подкрепившись, еж нетвердой походкой поковылял в заросли тимофеевки. Ему сейчас не хватало только разудалой песни типа "Шумел камыш, деревья гнулись..." "Может, опохмелиться вернется?", - задумчиво глядя ежу вслед и прижимая к груди пропахшую пивом рубаху, прошептала Лара.

К обеду появились и слизни, и зарезвились на капустке с новой силой. Быть может, пьяный еж устроил ночью на грядках мордобой и дебош, и слизни от греха утянулись на время в укромные уголки? Больше Лара (а заодно с ней и слизни, и ежи) не посягала на мое пиво. Но как только мы с Джоном, Мишей и Костиком покупали светлого "Клинского", мы прямо у прилавка перемигивались и начинали безудержно хохотать, чем повергали в сильное смущение местную продавщицу тетю Раю.

...

Во второй наш дачный сезон Лара "прикололась" на горох. Словно Грегор Мендель, тряслась она над блюдечком с замоченными горошинами разных сортов, отбирая проклюнувшиеся. Тогда мы даже не подозревали, какой жизненной силой обладает это скромное с виду растение.

Всходил он дружно и бойко. Скоро грядки, в которых мы натыкали гороху, весело зеленели, обгоняя всем своим видом соседние, где еще только-только собирались протиснуться к свету робкие овощи и корнеплоды. Урожай горох дал огромный. Проведав про такую напасть, к нам специально приводили детей чуть ли не со всей деревни, но даже дети не могли справиться с великой "гороховой силой". Мелкие Саша и Даша, внучатая поросль в могучем семействе Пал Ивановича, с особым остервенением налегали на горох. Набив животики, они набивали затем все карманы и хрустели им уже на улице, но и это не помогало. Стручки наливались соком, бока их пузырились горошинами, а сам горох бодро цеплялся завитыми усами за новые и новые веревочки, беспрестанно подвязываемые заботливой Ларой. "Вот ведь чудо-ти гороховое, птицы мои!", - восхищалась заглядывавшая исправно в наш огород баба Катя, - "как его взяло!" "Удался горох!," - радовались и мы. Но к радости примешивалась тревога. "Куда же мы денем его?", - иногда вопрошала Лара, глядя на буйные кущи, выпирающие на плетень.

Когда горох уже надоел всем, даже мелким Саше и Даше, мы собрали остатки его и ссыпали в мусорную яму, вырытую у самого дальнего края огорода. Буквально через неделю, проходя мимо ямы, мы с удивлением обнаружили, что она как-то изменила свой цвет. Яма, достаточно неприглядная ранее, вся была покрыта нежно-изумрудной молодой зеленью. "Что это такое?", - огорошила меня вопросом Лара. О горохе мы тогда уже успели забыть. Еще через неделю стало совершенно ясно, что это - злополучный горох. "Как же Менделю-то, должно быть, он надоел!", - вставила Лара, а я подумал, что, кроме Менделя, похоже, и виталисты (от Аристотеля до Дриша) питались сами и питали свои идеи о vis vitalis - "жизненной силе" - исключительно горохом. Вспомнились тут сразу и Ганс-Христиан Андерсен со своей сказкой о семерых из стручка, и русский фольклор с революционной идеей забраться на небо с помощью горохового стебля. Везде прославлялась сила и мощь этого растеньица...

Однако на следующий год Лара решила гороховый эксперимент не повторять. "Буду экспериментировать с перцами", - заявила она. А я подумал, что, поскольку старая мусорная яма уже бесповоротно и безоговорочно занята горохом (он, естественно, мощно взошел и на вторую весну), то перцы мы будем сваливать в овраг. Благо овраг большой, емкий, места там много...

...

Аналогично гороховому протекал на следующий сезон эксперимент с кабачками. "Уж как они хороши, кабачки-ти, - пела нам баба Катя, высыпая нам из подола крупные овальные семена, - дружные, вкусные! С голоду-ти с ними не пропадете, птицы мои!" С голоду не пропали не только мы, но также: соседи Грачевы, Кочетовы, корова бабы Мани, два бычка у Фисы, несколько неизвестно чьих коз и козлят и еще много кого, уж и не помню... "Саша, возьми у нас кабачков!", - вежливо и гостеприимно просила Лара плотника Саню. "Да не нужны они мне! Я их вовсе не ем!," - отнекивался Саня. "Саша, возьми у нас кабачков!", - переставляла ударения и меняла тон фразы Лара. Саня откладывал топор в сторону, брал тяжеленную корзину и безропотно отволакивал кабачки к себе. "Корзину верни взад!", - кричала ему вслед вновь подобревшая Лара.

Мы потребляли кабачки во всех видах. Лара тушила их, жарила, делала рагу и даже сварила варенье (с добавлением апельсиновых и лимонных корочек, а также корицы). Указанные добавки, тем не менее, не спасли варенье от злой судьбы. Ровно через неделю его пришлось отдать соседям. Дальнейшая его участь мне неизвестна. Помню только, что соседи потом как-то долго не то что сторонились, а словно бы стеснялись нас...

...

Яблони дали урожай без всякого эксперимента. И без предупреждения. Куда бы мы не вступили, везде под ноги попадались яблоки. А вступать на них - святотатство! Так мы и ходили по саду, как паралитики, выглядывая, куда бы ногу переставить. Лара даже один раз упала в крапиву из-за этого.

Тем не менее, в деревне все кому-нибудь да нужно. И это очень экологично, продуктивно и удобно. Поэтому были вызваны на помощь соседи. Соседи уже знали о наших огородно-опытнических масштабах. Поэтому тетка Марья пришла не одна. За ней следовали две застенчивые внучки, зять и брат, случайно заехавший из райцентра погостить на три дня. Все они были вооружены мешками. Кому они скормили "яблочную страсть", мы не ведаем. Однако так удалось отбиться и от яблок.

...

"Природа не для всех очей

Покров свой тайный поднимает:

Мы все равно читаем в ней,

Но кто, читая, понимает?"

- спрашивал еще в прошлом веке Д.Веневитинов. И справедливо! Многое ли мы понимаем в природе, даже постоянно наблюдая ее? И многие ли могут похвастаться пониманием ее "тайн"?

Собственно, все началось с тривиальной покупки семян. Пакетик был невзрачный, но меня прельстило незнакомое, но очень поэтичное слово - ипомея. Чем-то уж если не древнегреческим, то средиземноморским-то точно веяло от него. "Давай прикупим!", - сказал я Ларе; дело было уже в феврале, и мы изредка шмыгали по специализированным магазинам в поисках семенного материала для нового сезона. "А это что такое?", - робко спросила Лара, вертя невзрачный пакетец в руках. На пакетце значилось только поэтичное слово. Продавец вообще ничего не знал. "Цветок какой-то непроверенный", - буркнул он. Семян было ровно семь штук.

К майским праздникам, этой поре дачного разгула и интенсивного садо-огородничества, у нас накопилось столько пакетов (и разноцветных, фирменных, я бы сказал, "вызывающих", с обильными плодами и роскошными цветами на обложках; и совершенно бесцветных, хранящих в своих недрах нечто неопределенное), что они выпирали из большой обувной коробки. Весь месяц, непокладая рук, мы размещали по участку семенной и посадочный материал. И тут наткнулись на уже изрядно позабытую ипомею. Гордое слово вновь зазвучало над холмами Пустыни. Куда же тыкать эти семь семян, мы не ведали - и приспособили их, наконец, где-то на углу, около забора, рядом с калиткой.

Семена долго ничем себя не проявляли. А тут еще нахлынула, словно девятый вал, волна разнообразнейших дел и забот, коими особо богаты май и начало июня для всякого уважающего себя дачника, и мы благополучно вновь забыли про ипомею. Каково же было наше удивление, когда около калитки Лара случайно обнаружила хилые проросточки о трех листах. Проростков было ровно семь. Именно эта цифра, как в лучших примерах из курса нумерологии, заставила нас вспомнить про ипомею. "Это она!," - решили мы, ликуя.

Проростки развивались несмело, словно пребывая в раздумьях, стоит ли игра свеч, и не лучше ли будет сразу "загнуться". Лара хлопотала над ними, как несушка над цыплятами. Она подставляла спички под листочки, рыхлила вокруг почву и удобряла ее (почвы в Пустыни, надо сказать, отнюдь не чернозем!), а однажды, в момент, когда пять из семи явно решили добровольно уйти из этого мира в иной, даже выкопала их и прополоскала в медном купоросе. Медный купорос на все случаи жизни советовала сама мадам Ганичкина. Книгами этой яркой личности был у нас завален весь дом. После медного купороса проростки взбодрились, и вскоре вместо спичек нужно уже было подставлять им в качестве подпорок солидные тычины. А там и до веревок дело дошло. Одним словом - с божьей помощью и внимая советам мадам Ганичкиной - выходили эту инвалидную команду!

Теперь осталось ждать поры цветения. Чем же себя проявит экзот? Мы затаились в ожидании. Но, что удивительно, затаилась и ипомея. Растеньица уже были в человеческий рост и вились вокруг веревок вполне бодро. И в один прекрасный день, пятнадцатого июля (в дневничке у Лары и это отмечено!), экзот не выдержал и выдал бутоны. Бутонов оказалось сразу довольно много. Они представляли собой длинные трубочки, похожие на папироски, тоже белого цвета, но было заметно, что внутри цвет какой-то другой. Какие-то прожилочки снаружи намекали на то, что внутри-то - ого-го!! "Ура!, - возликовали мы, - Победа!" И ушли, довольные, спать. Вот ужо завтра насладимся зрелищем распускающихся цветов. Какие-то они есть на самом деле? Прямо любопытство гложет и распирает!

После трудовых порывов дачный сон глубок и крепок. Пока вставали, пока пили кофий, пока кот Мися отстал от нас, удовлетворенный утренней порцией рыбы... Словом, к распускающейся ипомее мы приползли к полудню. "Вот это да!, - прямо таки ахнула Лара, - а где цветы?" Цветов не было и в помине! Вместо бодрых папиросок с нежными прожилками висели унылые тряпочки неопределенного цвета. Правда, рядом появились новые трубочки-папироски. Такие же, как и вчера. "Это что же, - горестно возопила Лара, - они и цветут так же, как всходили? Через силу? Так этими трубочками и тряпочками и прикажете взор услаждать?" Тряпочки висели весь день, а к вечеру печально опали наземь. Зато новые трубочки бодрились (их было гуще прежнего) и готовились к своему завтрашнему превращению в тряпочки. "Беда, барин! Буран..., - уныло подумал я. - Фокус не удался!" И мы в очередной раз забыли про экзот с древнегреческим названием. Так он, видимо, и развлекался чередованием своих трубочек и тряпочек, находя в этом некую оригинальность.

Однажды утром, девятнадцатого июля, что-то разбудило Лару раньше обычного. Остальная семья спала, как положено настоящим дачникам - "до упора". Неожиданный крик пробудил Дмитрия, меня и кота Мисю. В крике том слышались нотки восторга и испуга одновременно. "Идите скорее, - кричала со двора Лара, - смотрите, что тут делается!" Крик шел от калитки, и я подумал, грешным делом, что на нашем холме случилась внеочередная и неожиданная "битва пустынских с наумовскими". Тревожась за Лару (ей всегда хочется помочь людям, такой у нее характер!), мы с Дмитрием вылетели, продирая глазки, из дому. Следом за нами, подняв пых, спешил встревоженный Мися.

Солнце еще только вставало. На далеких лугах лежали туманы. Кричали коростели и били перепела. Далеко в роще гугукала, как в трубу, кукушка. Пахло сырой дубовой листвой. Все блестело от ночной росы. "Смотрите, - кричала от калитки Лара. - Ипомея расцвела!" Боже мой, мама дорогая, царица небесная! Мы стояли над нашей "инвалидной командой" как громом пораженные. Все семь хрупких лиан были усыпаны невиданной красоты цветами. Громадные лилово-синие и белые граммофоны тянулись к свету. Внутри каждого цветка синь и белизна переходили в тончайшие оттенки розового, а от центра каждого венчика расходились веером к краям изящные прожилки неземного, кремово-голубого колера. Вся эта красота нежилась в первых робких лучах солнца, и легкий ветер играл бархатными краями цветов. "Вот это да!," - только и смогли выдохнуть мы.

Впоследствии мы выискали в литературе (у той же мадам Ганичкиной, кстати), что ипомея цветет только ранним утром, и уже к полудню все ее нежные колокольчики увядают. Но зато на смену им, на вахту следующего дня, заступает новое обильное бутонообразование.

Так ипомея цвела все оставшееся лето. Так приучила она нас рано вставать!

Content - Sergey B. Shustov - shustov@dront.ru
CGI-Web-design - Evgeny D. Patarakin - pat@osi.nnov.ru