Библиотека Виртуальной Пустыни

Сергей Шустов shustov@dront.ru:
Предисловие - Тайны - Птицы - Студенты - Лисички - Дачники - Праздники - Эксперименты - Насекомые - Пчелы - Походы - Камни - Куколки - Ласточки - Самолеты - Медведки - Подарки - Телята - Дожди - Дубы - Звезды - Звуки - Дороги - Деревья - Радости - Листья - Ручьи - Кошки - Заборы - Друзья - Собаки - Американцы - Бани - Аборигены - Туманы - Рыбы

Известность Пустыни распространилась за пределы страны в начале девяностых годов, когда первые американские туристы хлынули, сначала несмелыми ручейками и стайками, а затем мощным и шумным потоком в живописные и исторические места неведомой доселе России. Американцам - этому великому народу-путешественнику - наконец-то предоставлялась историческая возможность взглянуть не на какие-то там Сейшелы или Канары (собственно, они все географически существующее в мире уже перевидали), а на громадную "терра инкогнита", лежащую за враз упавшим железным занавесом и давно уже обросшую самыми невероятными легендами, слухами и предубеждениями.

Знаменитые карстовые озера, тихая лесная речка, совершенно не тронутая никакими человеческими преобразованиями (за исключением разве что трех ветхих мостов через нее на всем протяжении от истока до устья), лесная глухомань, тянущаяся на сотни километров вокруг (и это не где-нибудь в далекой страшной Сибири, а, собственно, совсем рядышком с Москвой!), а также словоохотливые и добрые аборигены, хранящие предания старины глубокой и знающие, по видимому, самые сокровенные струны загадочной русской души, пленили (в числе прочего) любопытных американцев. С другой стороны, желание местных властей показать не только великие города Руси, но и то, что мы зовем "провинциальной глубинкой", тоже было весьма понятно и воспринималось с уважением. Как бы-то ни было, первая группа американских туристов высадилась из комфортабельного лайнера "Нью-Йорк - Москва" в не менее комфортабельный международный вокзал Шереметьево, имея на руках программу дальнейшего своего пребывания на русской земле, где среди разнообразных мероприятий, городов и весей значилось и посещение лесного заповедного уголка близ Пустыни.

Я встречал экскурсионную группу в числе прочих. Загрузив озирающихся и непрерывно фотографирующих все вокруг себя иностранцев в автобус, мы отправились в "провинциальную глубинку". Еще раз позволю напомнить читателю, что происходили эти события в начале девяностых, поэтому практически все члены группы видели нашу страну впервые! Те двое, кто уже бывал у нас, видели исключительно Москву, и, как они признавались мне в дальнейшем, твердо были убеждены, что вся Россия состоит из Москвы и Сибири.

Состав группы был весьма разномастный. Там было несколько школьников, студенты-экологи, преподаватели колледжей, домохозяйки, три супружеские пары почтенного пенсионного возраста, а также весьма состоятельные адвокаты и бизнесмены. Большинство из членов этой команды сами оплачивали свой туризм. Исключение составляли школьники, студенты и их преподаватели-руководители. Эти имели вполне профессиональные цели - изучать русскую природу и обмениваться опытом с русскими специалистами.

Неудачи начались вскоре. Водитель автобуса почему-то плохо знал маршрут. Я почуял беду после того, как он, остановившись в восьмой раз, осторожно спросил у какой-то пробиравшейся по обочине бабушки, как ехать на Арзамас. Поскольку все восемь опрошенных в разное время (водитель интересовался Арзамасом примерно через каждые полчаса) махали руками в разные, порой противоположные, стороны и объясняли совершенно разные "пути-дороги", для нас, сопровождающих иностранную делегацию, как-то не стало неожиданностью, что в конце концов автобус, доверху забитый красивыми, цветастыми и непреподъемными американскими рюкзаками и чемоданами (сами хозяева этого скарба терялись на их фоне), оказался в глухих лесных дебрях. В довершение всего у нашей таратайки полетел какой-то патрубок. Мотор неожиданно зачихал, заглох, и автобус резко встал. Салон наполнился едким дымом и паром. Наступила неприятная тишина. Мирно дремавшие до этого американы проснулись, встревожено залопотали и посыпались из автобуса.

Надвигался вечер. Кругом глухой стеной стоял еловый лес. Никаких автомобилей. Никаких людей. Позднее выяснилось, что водитель все-таки попал не на то направление, и мы оказались вообще на тупиковой, давно уже (и безнадежно, надо сказать) ремонтируемой дороге. Из темнеющего леса с радостными воплями налетели комары. Их было немало. Американы судорожно полезли обратно в автобус, но комары оказались там раньше. Кроме того, становилось ощутимо прохладно. Даже холодно. Туристы пробовали забыться, добывая из недр своих чемоданов и уписывая невиданные количества шоколада, печенья, бисквитов и прочей дребедени, а также натягивая на себя все свитера и пончо, которыми были заполнены рюкзаки, но и это не помогало. (Потом я еще не раз убеждался, имея дело с американскими туристами, что в их баулах и чемоданах есть абсолютно все: от водяного пистолета до складной походной кровати; барахольщики-то они еще те!).

Мы, группа сопровождения, бросились к водителю. Что делать? Кто виноват? Заученные с детства и, даже может быть, сидящие генетически в нашем естестве, традиционные российские вопросы висели в холодеющем и звенящем от комаров вечернем воздухе. Назревал международный инцидент. Американы с ужасом оглядывались вокруг. Страшная и непонятная Россия с болотами и комарами расстилалась вокруг них. Как говорится, "ни огня, ни черной хаты", ну как назло!

Водитель тем временем разглядывал "патрубок". В сгущающейся темноте можно было лишь разглядеть что-то черное в его трясущихся руках. "Нужна изолента!", - коротко бросил он. "Тогда еще километров тридцать протянем!" Мы попытались объяснить американцам, что именно нужно для спасения ситуации. Как ни странно, но изоленты у них не оказалось. Положение становилось критическим. Пожилые супружеские пары стали доставать пледы и укладываться спать на неудобных для этого сиденьях. И тут из черноты леса показались коровы.

Это были весьма субтильные существа, привыкшие обходиться в этих лесных массивах скудными дарами вырубок, полян и дорожных обочин. Рядом с ними, негромко матерясь, ковылял колоритный мужичок в треухе и нелепом плаще до пят. Он ни мало не смутился нашей необычной для здешних мест компании и лишь щелкал периодически кнутом, бодря робких коровенок. Водитель уверенно метнулся к нему, и ни тратя драгоценного времени на лишние приветствия и изъяснения, деловито осведомился - "Изолента есть?" И тут на глазах у изумленных американцев произошло очередное "русское чудо". Пастух неспешно полез в карман своего обширнейшего плаща, долго шарил там, а затем молча и, как мне показалось, торжественно вытащил оттуда новехонький кусок синей "классической" изоляционной ленты. "На!", - щедро протянул он ее водителю. Стон пронесся по рядам публики. Немногие цирковые номера лучших трупп мира могли бы соперничать по накалу и режиссуре с этой сценой.

Водитель молча и деловито принял дар и через минуту хомутал отвалившийся "патрубок" изолентой, лежа под брюхом автобуса. Пораженная этим еще более публика безмолвствовала. Я словно бы явственно разглядел, как в головах иностранных гостей укладывались, ворочаясь и несостыковываясь между собой, как грани кубика Рубика, особенности русского ремонта автомобиля в походных условиях. Еще через несколько минут заработал мотор, американцы пришли в себя и наскоро пофотографировав "Никонами" и "Кодаками" спасителя-пастуха вместе с коровами, бросились гнездиться в автобусе. Однако тридцати километров мы не протянули.

Протянули мы только шесть. К этому времени все наши гости уже сполна насладились "российской природой". Замерзшие, все искусанные комарами (а комарам, кстати, американцы как-то особенно приглянулись) и перепачканные шоколадом, они обреченно клевали носами и уже не видели в предстоящем будущем ничего обнадеживающего. Им уже не грезились горячие ванны, кондиционеры и хот-доги, политые кетчупом. Когда автобус заглох окончательно, они восприняли очередной удар судьбы со стоическим долготерпением. Шутки и гомон давно уже стихли. В салоне стояло почти гробовое молчание. Нужно было решительно ломать ход истории. Наскоро сориентировавшись по каким-то чудом оказавшейся у нас карте, мы почапали в ближнее селение. Американцы идти отказались и забаррикадировались от холода и комаров в автобусе. В ближнем селении, на наше счастье, оказался телефон. Один. Но работающий. И мы дозвонились до Арзамаса.

Еще только зачиналась заря, и мои запотевшие от сырости часы показывали около трех. Дозвониться мы сумели, естественно, только до милиции. Заспанный голос дежурного поначалу ничего вразумительного нам не возвестил, однако, когда мы стали поминать международные отношения, он обнадежил нас. С кем-то торопливо переговорив по коммутатору, дежурный твердо заявил - "Помощь идет!" С этими же словами возвратились к нашим холодеющим и искусанным американцам и мы.

Примерно через час что-то затарахтело вдалеке, в глубине лесов и болот. Так как дорога была на ремонте, наши спасатели подбирались к нам неведомыми обходными путями. Тем не менее, впереди действительно что-то приятно белелось. Все ближе и ближе слышались натужные взревывания моторов, и вдруг в розовых рассветных бликах я (с непонятным душевным испугом и трепетом одновременно) различил три машины "скорой помощи"! Американы все, как один, высыпали вновь из автобуса. Приближающиеся в лучах восходящего солнца, с яркими красными крестами на боках, победно дудящие в клаксоны (как в горние фанфары), эти "уазики" показались, видно, иностранцам тремя святыми апостолами, услышавшими наконец их мольбы и спустившимися к ним на эту забытую богом землю.

Впоследствии местная милиция объяснила мне, что в спящем городе возможно было найти только кареты "скорой помощи". Хотя люди в белых халатах отсутствовали, картина загрузки иностранных гостей в кабинки, где под потолком устрашающе болтались ремни для крепления носилок, была очень похожа на изоляцию очага массового психоза от общества. Предстояло загрузить в три кареты около тридцати человек, не считая сопровождающего скарба невероятных габаритов. Это была поистине геркулесова задача. К чести американов, они уже не церемонились и покорно укладывались штабелями сами вперемежку с собственными чемоданами и баулами. Кто-то даже повис на подпотолочных ремнях как летучая мышь.

Через час, после невероятной тряски по ремонтируемым ухабам и специально вырытым ямам, мы достигли Арзамаса. При виде цивилизации, услышав журчание теплой воды в кранах гостиницы, уловив запах свежесваренного кофе и накрахмаленного постельного белья гости ожили. Разместив всех по номерам и пожелав "спокойной ночи", мы утерли холодную испарину со лбов.

Самое интересное, что потом, много дней спустя, показав делегации красоты Санкт-Петербурга и Ярославля, свозив гостей в Оружейную палату и Эрмитаж, потусовав их на Красной площади и в монастырях Загорска, я услышал практически от всех американцев одни и те же слова. На закономерный и вежливый вопрос принимающей стороны - "Что Вам понравилось и запомнилось больше всего в нашей стране?", все гости, не сговариваясь, твердо и убежденно заявляли одно:... "автобусная экскурсия по арзамасским лесам!"

...

В Пустыни американцев интересовало абсолютно все. Они лезли с расспросами к ветхим бабушкам, чем иногда сильно пугали их, забирались с головой в русские печи, чтобы выяснить их внутреннее устройство, заползали на чердаки и там благоговейно щупали висящие под притолоками дубовые веники. Они примеряли валенки, самоотверженно раздували угли в самоварах (после того, как им объясняли, как это делается и зачем это нужно) и совали носы в свежеистопленные бани. Бани пользовались особой популярностью. Особенно бани местные, ""по черному".

Баба Фая была главным специалистом по черным баням. Гостеприимно распахнув свою "банешку", она, стоя в низеньком дверном проеме, подробно и с гордостью живописала с трудом протиснувшимся в "культовое сооружение" гостям особенности и атрибутику. Пожилые американские дамы ковыряли пальчиками лоснящиеся от сажи стены, а нью-йоркский адвокат Роберт тщательно исследовал устройство котла. С каким-то душевным трепетом, словно прикасаясь к святилищам, дамы совали друг другу под нос черные от сажи пальчики, а потом еще в течение целого вечера не смывали этот банный нагар и демонстрировали всем его особую черноту. Баба Фая же осталась очень довольна результатами экскурсии. Уже на следующее утро, в "клубе" на нашем холме я слышал, как она с живостью рассказывала товаркам о загадочной американской душе, плененной красотой русской бани "по черному". "И ведь в котел лазали, - напевала радостно она, - а уж стены-ти так все обхватали, копоть-ти на память, верно, брать решили!"

В другом домишке хозяева распевно наговорили американам про былые времена, когда "люди-ти в пецках мылись!" Это уже было сверх всякого иностранного разумения. Адвокат Роберт тут же полез головой в устье русской печи, благо было лето, и печь стояла остывшей. В это время сбоку хозяин, а с другого боку хозяйка наперебой частили про то, как нужно лезть в "пецку" для мытья, в какой позе наиболее "потворно" там находиться и как, самое главное, себя обихаживать в этакой теснотище. Адвокат Роберт вынул голову из печи, естественно, всю в жирной саже. Однако очки его горели вдохновенным огнем. "Экселент, фантастик!," - восклицал он, хватая себя руками за все места и пачкаясь от этого еще больше. (Потом его отвели обратно в баню).

А хозяева все ностальгически пели о том, как хорошо было раньше... Неожиданно на "пецке" что-то зашевелилось. Гости испуганно отпрянули к порогу, а некоторые даже запоглядывали на образа в переднем углу избы. Однако ничего страшного не случилось. С "пецки" ссыпался ветхий дедуля, взволнованный услышанными рассказами о былых эпохах. Кряхтя и охая, он вдруг поведал несколько оторопевшим экскурсантам, что де "было, как сейчас помню, благодатное времечко, когда, милые вы мои, водку-от на Руси ведрами меряли! А подать, дескать, сюда ведро водки, и все тут!, - заорет, бывало, какой-нибудь купчина! О-как!" Переводчик смиренно все переводил. Американцы, только что отведавшие в соседней избе по глоточку русской крепкой из стандартной поллитры, зауважали памятливого дедулю еще сильнее.

Экскурсии на лодках по озерам и протокам были организованы для гостей с соблюдением всех правил техники безопасности. Каждому американу был выдан пенопластовый спасательный жилет, которыми они тут же добросовестно обвязали себя подмышками. Надо же было случиться такому, что во время первого выплыва разразилась страшнейшая гроза. Она надвинулась на экскурсантов совершенно неожиданно. Гости только успели разнежиться в солнечных лучах, наблюдая лениво, "в полглаза", как над лодками кружат крачки, в воде резвятся окуни, а у дальней кромки берега совершает свой охотничий рейд хищная скопа, как вдруг кто-то заметил выглядывающее из-за вершин береговых сосен грозное пятно. В нем было что-то настолько устрашающее, что мы в трех лодках, не сговариваясь, резко налегли на весла и рванули обратно, к причалу биостанции. Пятно между тем довольно стремительно расплывалось по горизонту, в нем уже можно было различить ломаные зигзаги молний. С боку от мрачно-лилового пятна, лихо свернутый набекрень, курчавился чубчик белесого переднего вала облаков, а по воде, неожиданно потерявшей цвет, побежали очень похожие на своего небесного аналога белые чубчики волн.

Мы крепко налегли на весла. Грянул оглушительный гром. Американы забеспокоились сильнее и заоглядывались на грозу. Она явно нас настигала. Волны забили в борта лодок, и грести стало труднее. "Е-мое! Утопим еще, не дай бог, малюток! Чисто Перл-Харбор!", - орал натужно в мою сторону сквозь рев ветра Игорь. Игорь был бывалым моряком. Он умел все. А еще он называл всех знакомых и незнакомых ему людей почему-то малютками. Возможно, потому, что сам он достиг за свою жизнь весьма солидных размеров. Малютки сидели по бортам как мокрые крысы и тихо шушукались. Натянутую было от дождя чью-то прозрачную накидку тут же вырвало из рук и унесло в неизвестном направлении. "Беда, барин, буран!", - кричал сквозь ветер Игорь, а я слышал, как весла трещали в уключинах его баркаса. Сделалось темно. Молнии вспыхивали как американские фотоаппараты Кодак, всего лишь на доли секунды освещая картину "Малютки, бегущие от грозы". Потом опять все погружалось во мрак. Во время вспышек я успевал только различать испуганные физиономии жавшихся друг к другу "малюток".

К спасительной биостанции мы причалили в уже весьма помятом состоянии. Загнав мокрых и дрожащих от холода малюток в самую крепкую дачу, мы понеслись к завхозу добывать одеяла и сухую одежду. Игорь уже шурудил в подсобке чайники, а также распаковывал специальный пакет, где имелась водка. Водка имелась там совершенно не для этого. Отпаивать американов ей мы совершенно не собирались. Игорь берег ее на прощальный вечер "для своих". Однако гроза спутала карты.

Буквально через двадцать минут все иностранцы были плотно завернуты в одеяла и сухие простыни. Словно французы после Смоленска, они бродили по даче в этих балахонах, шарахаясь от окон во время особо сильных молний и громов. Под матицей с бутылкой наперевес высилась могучая фигура Игоря, который щедрой дланью разливал по алюминиевым кружкам огненную воду и настойчиво предлагал ее "французам", то есть американцам. Те безропотно принимали. Вид на озеро был ужасен. Стихия гульванила там во всю удаль и мощь. Адвокат Роберт тихо шептал "Экселент! Фантастик!", а в золоте его дорогих очков отражались во всем своем великолепии молнии.

...

Митрич заметил как-то: "А ведь сразу видно, что американы из другого теста сделаны! Посмотри-ка вон на их рубашонки и косоворотки (слово "футболка" Митрич не признает!) - они даже потеют спереди! Русский мужик от работы со спины потеет! А эти что?! У них - грудь и плечи все сырые... Странное дело!"

Тем не менее, за столом, накрытым с типично русской хлебосольной выдумкой, любой американец рано или поздно становится таким же человеком, как и хозяева. Он быстро соображает, что к чему. Он лезет руками в квашеную капусту, сочно хрустит пупырчатыми огурцами (только что из бочки, "с подпола"!), опрокидывает как нужно (залпом) рюмочки водки и быстро перестает пугаться картошки в мундире, которая поначалу кажется ему подозрительной, так как "вся в черных дырочках". "Дырочки эти - от проволочника, то есть личинок жука-щелкуна", - объясняем мы американам. "Раз ест личинка, следовательно и нормальному человеку можно смело есть!" Экологичность нынче везде в цене! И американы трескают "дырявую" картоху только давай подтаскивай!

Когда группу американских туристов впервые так вот запросто пригласила баба Катя к столу, мне помнится, они вежливо и довольно долго отказывались и топтались на порожке. "Нам бы только печь посмотреть... Да баню!...", - тихохонько ворковали они. На столе в это время поблескивала запотевшая посудина с "малированными" лисичками, столь же запотевшая бутыль "с понятно какой" жидкостью, дымилась вареная картошка (в классическом чугуне, что особо следует отметить!), а также присутствовало прочее разное сопровождение - огурцы, укроп (пучками!) мед и т.д. Но самым главным действующим лицом на столе был хлеб. Он был только что испечен бабой Катей, и от него шел сильный "необоримый" дух.

Хозяйка говорила гостям одно, а вот переводчик нес совершенно другое. Я это как-то сразу даже и не уловил. Баба Катя степенно приглашала к столу, не навязываясь и как бы не настаивая (это в Пустыни не принято). "Поешьте, птицы мои", - напевно приговаривала она да разводила руками, словно изображала птиц. Зато переводчик, давно узревший на столе все, что описано выше, стал заметно бодрее и пространнее в своих "толмачествах", и бабы Катины слова в его интерпретации звучали типа - "Вы обидите хозяев, если не отведаете, ... Вам нужно проявить инициативу и согласиться, ... стеснение здесь неуместно, ... пора уже продвинуться к столу" и так в том же духе. Американцы дрогнули. А уж дальше дело пошло само.

Content - Sergey B. Shustov - shustov@dront.ru
CGI-Web-design - Evgeny D. Patarakin - pat@osi.nnov.ru