Сергей Шустов shustov@dront.ru:
Предисловие -
Тайны -
Птицы -
Студенты -
Лисички -
Дачники -
Праздники -
Эксперименты -
Насекомые -
Пчелы -
Походы -
Камни -
Куколки -
Ласточки -
Самолеты -
Медведки -
Подарки -
Телята -
Дожди -
Дубы -
Звезды -
Звуки -
Дороги -
Деревья -
Радости -
Листья -
Ручьи -
Кошки -
Заборы -
Друзья -
Собаки -
Американцы -
Бани -
Аборигены -
Туманы -
Рыбы
Русла высохших ручьев - вот места, достойные исследований и описаний. Необычность их уже в том, что, сотворенные водой, они затем водой и разрушаются. Весеннее половодье выкапывает в здешних лессовых наслоениях чудесные протоки, но уже к концу мая вода в них исчезает. Я люблю бродить по их девственно чистым пескам, незапятнанным ни единым следом, кроме, разве что тройчатых оттисков лап мелких куличков.
Наполнение этих сухих ложбин водой вновь становится возможным лишь во времена сильнейших июньских ливней, но именно они-то и губят эти русла, постепенно размывая и обрушивая их зыбкие песочные берега. Как только воды отмывают на дне таких ложбин гряды моренных камней, так прекращается рост этих русел в глубину. По наличию каменных россыпей и сглаженным, пологим берегам можно судить о древности ручья.
Временные ручьи никем не заселены, если не считать листьев, несущихся с весенним потоком и случайно попавших в его водовороты бабочек и жуков. Даже растений нет на их берегах, поскольку нет никакой возможности закрепиться семенам на призрачной, текучей песчаной почве. Но есть и настоящие ручьи! У них совершенно иной характер, они неторопливы и мудры. Они знают, что жизни отпущено им судьбой предостаточно - и потому текут плавно, с дремотными паузами в бочагах и долгой спячкой в попадающихся на пути болотцах.
Жизнь, однако, бурлит и кипит в таких водах - достаточно лишь посидеть на кочке у такого ручья с полчасика, чтобы убедиться в этом. Вот по поверхности его снуют клопы-водомерки, вот сгрудились зачем-то в крохотном заливчике жуки-вертячки, вот проблеснул в темной торфяной воде малек гольяна, а вот пара чирков выплыла неспешно из-за поворота и вдруг с шумом снялась, напуганная вашим присутствием. Берега ручья сплошь заросли диким шиповником, калиной и осоками. В его воды смотрятся ярко-алые цветы дербенника и скромно-желтые - вербейника. На дне ручья - мощный слой из отяжелевших и утонувших листьев дуба и ольхи, а также из вымытого водой торфа, принесенного с дальних болот, откуда, собственно, и начинает свою жизнь ручей. Я так и зову эти вечные ручьи - торфяными, чтобы отличить их от временных, "песчаных".
Как две противоречивые характеристики времени - эти два типа ручьев, олицетворяющие и мгновенность, быстротечность, и ленивую неизменную вечность.
...
Старый мост через Сережу - это ворота в волшебную страну, в царство озер. Кто хотя бы раз проплыл под ним, тот вновь и вновь будет стремиться побывать там, испытывая каждой весной нечто, похожее на наваждение.
Каждый апрель, лишь чуть схлынет половодье и большие льдины раскрошатся в "шугу", десятки байдарок с замерзшими любителями экстремальных путешествий проплывают под мостовьей спиной, мелькая блестящими веслами и разноцветными вязаными шапочками. Некоторые из них видят этот прогнивший бревенчатый свод над своей головой уже раз, быть может, двадцатый, а то и более. Еще маленькими детишками, в те далекие и сладкие времена, когда родители-туристы брали их с собой в заплатанные со всех сторон "байды", они благоговейно созерцали это величественное, еще вполне функциональное чудо, медленно проплывающее над ними на фоне июльских столбовидных облаков и мельтешения стрижей. Вдруг исчезало солнце, как при выдвижении грозы, становилось влажно, темно, в нос ударял запах древесной прели и водорослей, а мимо борта, сначала увеличиваясь неотвратимо в размерах, а затем также неотвратимо уменьшаясь, проходили бревна старых, обросших губками и зеленовато-изумрудным мхом свай и быков. Через несколько мгновений солнце вспыхивало опять, словно выныривая откуда-то этаким рыболовным поплавком, а душа все продолжала трепетать, и трепетала теперь уж до самых озер, пока новые впечатления, на этот раз от "большой воды", не вытесняли образ гигантского моста.
На самом деле мост через Сережу далеко не гигант. Просто, во-первых, с воды он воспринимается совсем по-другому, чем с берегов. А во-вторых, по-видимому, сказывается странное человеческое свойство, присущее только детству... Все знают об этом свойстве и все испытывали его не раз в ранние периоды своей жизни, но имени у него нет.
Старый мост по-прежнему связывает два берега Сережи - деревенский, обжитой, привычный и луговой, пойменный, дикий. Стоит перейти по прогнившему, уже готовому в любую минуту упасть настилу из досок, как можно очутиться в загадочном мире осок, развеваемых ветром и ленивых стариц, где нежатся снежные кувшинки, раскладывая бережными пасьянсами свои округлые листья по водной поверхности. При этом за спиной у тебя, всего в каких-нибудь ста метрах, остается шум и суета деревни: треск бензопилы и стук плотничьего топора, квохтанье кур, бренчанье подойника, лай собаки, дымок от печи, запах свежеиспеченного хлеба, наконец... С каждым шагом один мир, луговой, сказочный, все более и более вытесняет другой, обыденный, знакомый. Да и сам мост неоднороден как двуногий связующий два мира магнит, с южным и северным полюсами. Одна нога его упирается в пыльную деревенскую улочку. Другая утопает в зарослях ивняка и упругом ковре из гусиного лютика. Даже личинки стрекоз норовят выползти именно на те сваи, которые стоят ближе к лугам и травам, чтобы, верится мне, добавить очарования и сказочности той, дальней стороне. Сваи эти, бывает, сплошь облеплены линялыми шкурками стрекоз, так что новым, выходящим из речной воды, некуда "притулиться"...
В летние томные полдни, когда над лугами за Сережей дрожит знойное марево, благостно лежать в лодке под мостом, наслаждаясь даруемой им тенью и прохладой и запрокинув голову к небу. Легкие облака проплывают вверху, так что интересно угадывать, в какую фигуру трансформируется вот это чудесное облако, когда вынырнет на другой стороне мостовьего свода и медленно удалится в сторону озер.
Когда движение облаков совпадает по направлению с течением реки, то кажется, что ты находишься в каком-то едином дремотно-тягучем, замедляющемся потоке времени. Лишь чуть заметно смещающиеся на поверхности реки синие тени от свай напоминают о структурной упорядоченности и разделенности неба и воды. В такие минуты как-то по-особому звучит тишина. В ней мирно сосуществует множество звуков из тех миров, которые связывает мостовья подкова. Например, это может быть падение сконденсировавшейся вверху капли с мостовьего потолка, задорный крик петуха в деревне, щебет ласточек, залетающих под свод к своим гнездам, тихий шелест речной струи, трущейся о плоскость весла, сонное журчание золотистых мушек-сирфид, неподвижно висящих на границе света и тени...
...
Однажды под этим мостом мы с другом пережидали в лодке грандиозную грозу. Мы бежали от нее, точнее, плыли что есть сил с озер. Какой-то животный ужас обуял нас. Небо на западной стороне, над Великим сделалось сине-черным, а впереди этой грозной кляксы вились этакой веселенькой отторочкой кудрявые белые облачка. Почему-то именно эти игрушечные облачка и смотрелись особенно страшно. Ниже, у горизонта, прямо в чащобы дальних заозерных лесов, гроза метала ежесекундно молнии. Те расходились веером над зубчатой стеной ельников, а снизу, словно вспугнутый молниями, взревывал и еще долго стонал в воздухе гром. Черные крачки в тревоге метались над водой, ветер гнал барашки по лезвиям волн, а на востоке безмятежно светило солнце, подцвечивая и без того ярко-жуткую картину на западе.
Когда мы доплыли до моста, мокрые скорее от пота, чем от чуть еще начинающегося дождя, как-то разом и внезапно ударил град. Мост заслонил нас от градин, а вот на листья кубышек было больно смотреть. Они подлетали вверх, пробиваемые насквозь, разбрызгивая речную воду и падая безвольно, словно подранки, обратно на всклокоченную поверхность реки. Мост, возможно, спас нас самих; уж если не от гибели неминучей, так от синяков и шишек точно!
Удивительно то (если вдуматься), что мостов без рек не бывает, а ведь ничто так не противоположно по смыслу реке как мост! Он всегда перпендикулярен ей, все его движение (и на нем, и от него в разные стороны) пересекает речные устремления. Река разъединяет берега, раздвигает их, тужится отдалить один от другого. Мост крепко связывает их, противясь замыслам реки. Река всегда борется с мостом. В половодье она с каким-то садистским удовольствием грызет его ноги, бьет в его быки льдины и плывущие по течению бревна, стремясь сломать нависшую над собой громаду. Я видел сломанные рекой в половодье мосты. Они покорно плелись в том направлении, куда указывала речная вода, все раздерганные на отдельные доски и сваи. Река играла с остатками моста, как кошка с мышкой. Она забрасывала настилы и слеги на берега, чтобы через некоторое время вновь стащить их в воду и утянуть дальше, к той цели, которую она поставила себе, быть может, миллион лет назад.
Спрятавшись под настилом старого моста на Сереже, мы вдруг увидели еще один, на этот раз нерукотворный. Два берега соединила ослепительная двойная радуга, вся в свежих грозовых брызгах и испарениях... Радуга эта состояла из воды, позаимствованной грозой у реки. Так, свершая великий природный круговорот, река воздвигла сама мост, словно показывая двум изумленным человечкам, спрятавшимся в утлой лодчонке под настилом старого моста, что она может создать все, если захочет. В том числе и висячий семицветный (а если учитывать, что радуга была двойной - то четырнадцатицветный!) мост!
То, что река Сережа создала озера, мы знали давно. И это было, наверное, все-таки главное достижение реки. Выкопав громадные карстовые провалы и воронки, река залила их и соединила между собой протоками. Как видите, рецепт создания чудес нередко весьма прост! Правда, трудилась над этим чудом Сережа многие тысячи лет. Зато как все удалось и получилось!
Content - Sergey B. Shustov - shustov@dront.ru
CGI-Web-design - Evgeny D. Patarakin - pat@osi.nnov.ru