Виктор ГУРСКИЙ

Что же движет человеком казнящим? Что запускает механизм казни - убийства? Какова его феноменология?

Всякое действие человека это агрессия. Агрессия - не страшное слово, это знак вторжения нашей личности, вторжения нашей субьектности во внешний мир. Наша естественная, базовая потребность в безопасности и есть суть нашего вторжения в мир и есть суть наказания за преступление. Когда общество встречает одного из своих членов грозящих его безопасности оно проявляет агрессию и здесь пришло время сказать о трех формах агрессии:

1. Естественная агрессия.
2. Паранояльная агрессия.
3. Аннигилляционная агрессия (агрессия уничтожения).

Пример поможет нам разобраться:

1. Вы хотите разбить орех молотком и делаете это, получая вкусный плод.
2. Вы хотите разбить орех молотком, но не можете найти молоток и злитесь - энергия нарастает, но не дает плода.
3. Вот вы, наконец, находите молоток и с неконтролируемой энергией бьете по ореху, расплющивая его: плода нет - это аннигиляция (уничтожение).

Но, то орех, он не может нам ответить, а как быть с живыми людьми - здесь примешивается страх. Совершенно естественно желание общества обезопасить себя от преступника. Но страх без меры лишает нас способности цивилизованно мыслить и рождается импульс сделать живого человека неживым. Аннигилировать, уничтожить его. Здесь и появится ключевое слово моего сообщения - НЕКРОФИЛИЯ.

Некрофилия в характерологическом смысле может быть описана как страстное влечение ко всему мертвому, разлагающемуся, гниющему, нездоровому. Это страсть делать живое неживым, разрушать во имя одного лишь разрушения.

Это повышенный интерес ко всему чисто механическому. Это стремление расчленять живые структуры.

Еще одним проявлением некрофильского характера является убеждение, что все проблемы или конфликты можно решить только с применением силы. Это не означает, что ни при каких обстоятельствах нельзя применять силу. Но для некрофила характерна уверенность, что сила, насилие, "власть превращать человека в труп", является первым и последним решением в любой ситуации, что гордиев узел можно только рубить, но бесполезно аккуратно распутывать. На все жизненные проблемы некрофил всегда принципиально отвечает разрушением и никогда не действует созидательно осторожно, бережно. Так, королева из "Алисы в Стране Чудес" на все отвечала репликой: "Отрубить ему голову!" Поэт-некрофил обычно не видит иных выходов, не требующих разрушения, и не понимает, что по большому счету насилие тщетно. Вспомним классическую ситуацию, когда Царь Соломон рассудил двух женщин, предъявлявших свои права на ребенка. Он предложил разделить ребенка надвое, и та, что была истинной матерью, согласилась отдать его другой. Та же, которая лишь называла себя матерью, была не прочь разделить ребенка. Это типичное решение некрофила, озабоченного всегда только вопросом собственности.

Но кто согласится признать себя некрофилом? Это качество тоже пугает и поэтому прячется часто даже от самого себя - вытесняется. Но вытесненное содержание неизменно выходит на поверхность, и влечение к разложению, и к смерти становится столь же очевидным, как и в случаях прямого проявления злокачественного характера.

Вот почему в истории цивилизации смертная казнь играла и играет такую фантастическую, колоссальную роль. КТО ВИНОВАТ - законы, судьи, палачи? Да, но лишь отчасти.

Главная вина лежит на толпе. Именно она во все века требовала и требует убить, убить и еще раз убить любого, кто будет обвинен (справедливо или несправедливо, это неважно).

Итак, слово толпе. А толпа признает только одно слово: МЕСТЬ. У отдельного человека есть совесть, у толпы совести нет, вместо нее - инстинкт. Инстинкт, подсказывающий: это чужак, он посягнул на наше племя, убить его!

33 год, Иудея. Суда правителя ожидают двое узников; одного, по обычаю, можно помиловать. Кого именно - решать толпе. "Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят. Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят." (евангелие от Матфея, 27.21-23).

1849 год, Англия. Ранним ноябрьским утром куда-то торопившийся Чарлз Диккенс увидел вдруг на одной из лондонских площадей толпу, ожидавшую бесплатного развлечения - зрелища казни через повешение. Ни тени скорби не было ни на одном лице. Напротив, люди отпускали насмешки в адрес осужденного, припевали, хохотали, строили гримасы... "Картина была немыслимо чудовищна, - описывал свои ощущения Диккенс, - поскольку ум попросту не в состоянии вообразить это сочетание злобы и вместе с тем непринужденной веселости огромного скопления людей... Когда вдруг выглянуло солнце, оно словно бы позолотило тысячи и тысячи задранных вверх лиц, столь неописуемо отвратительных в своей жестокой радости или бесчувственности, что человеку невозможно было не устыдиться, что он человек".

1870 год, Франция. Народ, собравшийся на площади Ла Рокет возле тюрьмы, ждет публичной казни Тропмана и при этом от возбуждения кричит стихийно-бессмысленно. "Памятна мне фигура одного блузника, - вспоминает И.С.Тургенев, - молодого малого лет двадцати: он стоял потупившись и ухмыляясь, словно размышлял о чем-то забавном, и вдруг вскидывал голову, разевал рот и кричал, кричал протяжно, без слов, а там опять лицо его склонялось и он опять ухмылялся".

1911 год, Россия. Во время спектакля в Киевском оперном театре террористом Д. Багровым ранен премьер-министр России И.А.Столыпин. А далее происходит следующее: "Воцарившаяся на мгновение гробовая тишина взорвалась от криков и визга киевских дам. Озверелая и кричащая толпа набросилась на человека во фраке, который, сделав выстрелы, бросился назад, расчищая себе путь руками. Ему загородили проход, повалили на пол и терзали его, убивая. Пенсне, соскочившее с его лица, было мгновенно растоптано. Поднялась страшная суматоха. Собралась большая толпа. Покушавшегося били чем попало. Он испустил дикий вопль. слышный даже в фойе, и притих, закрыв лицо руками. Офицеры бежали с саблями наголо, и возбуждение было таково, что его разорвали бы на куски, но подбежавший полковник Спиридович выхватил шашку и, объявив, что преступник арестован, заставил всех отойти".

1976 год, Франция. Когда некий Патрик Анри был обвинен в похищении и убийстве школьника Филиппа Бертрана, проведенный журналом "Пуэн" социологический опрос показал, что большинство французов не просто выступает за смертную казнь, но требует ее с пеной у рта. "Со всех сторон Франции стекались сотни писем, авторы которых настаивали на смертном приговоре. Поступали петиции от групп матерей и различных ассоциаций, резолюции заводских митингов, где вперемежку стояли подписи начальников и подчиненных, - все требовали пьющей меры наказания "выродку, которого кормят в тюрьме за наш счет". Большинство, в частности, считало, что убийца должен быть казнен не позднее чем через две недели "без суда, без адвоката, без психиатрической экспертизы и помилования президента". Особенно опасались помилования, вспоминая предвыборные заявления Валери Жискар д▓Эстена; к тому же, став президентом, он уже успел отменить один смертный приговор, правда для несовершеннолетнего. Председатель Ассоциации сторонников применения смертной казни Таран специально прибыл в Труа (место, где был убит Филипп Бертран), где за три часа собрал 6 тысяч подписей против права помилования. А не будет ли смерть на эшафоте слишком мягкой? Таков был лейтмотив большинства писем. "Нож гильотины падает мгновенно, а этого мерзавца надо хорошенько помучить, прежде чем убить". "Негодяй хочет отделаться легкой смертью. Этого садиста надо отдать толпе и растерзать". Иные даже выдвигали свои кандидатуры на должность палачей, сообщая домашние адреса: "Пусть это дело поручат мне - я его поджарю на медленном огне". Или: "У меня есть идея, как казнить Патрика Анри. Я бы распял его на площади, чтобы народ мог приходить и плевать в него, пока он будет подыхать".

Другой француз, обвинявшийся в смерти ребенка, вызывал у толпы такие же кровожадные чувства: "Этого Ранусси мало казнить. Надо разорвать его на куски без всякого суда!"

Ни один из этих людей не вспомнил поразительные слова своего соотечественника Паскаля: "Все тела, небесная твердь, звезды, земля и ее царства не стоят самого ничтожного из умов, ибо он знает все это и самого себя, а тела не знают ничего. Но все тела, вместо взятые, и все, что они сотворили, не стоят единого порыва милосердия..."

Июнь 1990 года, Россия. На съезде народных депутатов РСФСР проводится социальный опрос 466 человек. Выясняется не просто их отношение к смертной казни, но - к смертной казни за конкретные виды преступлений. Как же отвечали народные избранники? В пользу смертной казни высказались: за преступления против личности - 82% (в том числе: за убийство - 87%; за изнасилование несовершеннолетних - 77%);за преступления, связанные с организованной преступностью, - 43%; за государственные преступления - 28% (в том числе: за покушение на жизнь главы государства - 33%, за шпионаж в мирное время - 30%, за заговор с целью захвата власти - 23%).

Таким образом, смертную казнь как вид наказания за те или иные виды преступлений считают допустимой 4/5 от числа опрошенных. Судя по социологическим опросам населения, примерно такие же настроения господствуют и во всем нашем обществе. Характерным является письмо в газету "Известия" читательницы Никулиной из Свердловской области, в котором она пишет: "Если живы дети Трофима Лысевко и его внуки, надо лишить их жизни, как тогда лишили жизни Вавилова. Весь честный советский народ потребовал бы сейчас смерти родственникам Лысенко, Берия, работников сталинских судов и стражи!". Нечто подобное, но уже по отношению к другому "контингенту"предлагает читатель Н. Лосев из Саратовской области: "Во всем виноваты так называемые "демократы". Одном рукой они голосуют за перестройку, а другой мутят воду. Забастовки, митинги, перетягивание и капитализму - это все их работа. Предлагаю судить их как провокаторов по законам военного времени. Ради будущего страны надо принять чрезвычайные меры к десятку-другому этих демагогов, чтобы остальным неповадно было".

Май 1991 года, США. Агентство АН сообщило, что, согласно очередному социологическому опросу, из двух третей американцев, поддерживающих смертную казнь, каждый второй готов лично повернуть рубильник "электрического стула", то есть добровольно выполнить обязанности палача.

А вот голоса против смертной казни, к которым стоило бы прислушаться.

Артур Кестлер, немецкий писатель: "Виселица - это не только машина смерти, это - символ. Это символ ужаса, жестокости и презрения к жизни; общий знаменатель первобытной дикости, средневекового фанатизма и современного тоталитаризма".

Василий Розанов, русский философ: "...Мы именуемся "христианами"; и вот христианин-палач, окруженный для обеспечениядела христианами-воинами, по приговору христианского суда и во исполнение христианского закона "святой" Руси, затягивает петлю на горле человека и давит его, как кошкодер на живодерне... Дьявольская эта вещь, при свете дня, в торжественной обстановке творится только государством... Все остальные, "последние люди", стыдятся этого; "и средь бела дня зарезал" - это звучит, как жалоба на последнюю степень бесстыдства, вызов человеку и человечеству. Обыкновенно ночью, где-нибудь в глубине дома, в гуще леса, в тайге "приканчивает" человек человека... Бр-р-р... ужас. Только государство, "милое отечество", "седины" родины, барабанит в барабан, сзывает народ, душители надевают мундир, все ордена, становятся, молчат, точно за обедом; и на глазах их удавливают человека".

Лев Толстой (о массовых казнях в России во времена премьер-министра П. А.Столыпина): "Ужаснее же всего в этом то, что все эти бесчеловечные насилия и убийства кроме того прямого зла, которое они причиняют жертвам насилий и их семьям, причиняют еще большее, величайшее зло всему народу, разнося быстро распространяющееся, как пожар по сухой соломе, развращение всех сословий русского народа. Распространяется же это развращение особенно быстро среди простого, рабочего народа потому, что все эти преступления, превышающие в сотни раз все то, что делалось и делается простыми ворами и разбойниками и всеми революционерами вместе, совершаются под видом чего-то нужного, хорошего, необходимого, не только оправдываемого, но поддерживаемого разными, нераздельными в понятиях народа с справедливостью и даже святостью учреждениями: сенат, синод, дума, Церковь, царь. И распространяется это развращение с необычайной быстротой".

Маркиз де Лафайет: "Я буду настаивать па отмене смертной казни до тех нор, пока мне не докажут, что человеческие суждения безошибочны".

Альбер Камю, французский писатель и философ: "Что же тогда смертная казнь, как не самое преднамеренное из убийств, с которым не может сравниться никакое деяние преступника, каким бы преднамеренным оно ни было? Чтобы можно было поставить между ними знак равенства, смертной казни необходимо было бы подвергать преступника, предупредившего свою жертву о том, когда именно он предаст ее ужасной смерти, и с этого же момента поместившего жертву на месяцы в заключение. Но такое чудовище в обычной жизни не встречается".