В середине 80-х годов руководитель группы "Поиск" советского Комитета ветеранов Великой Отечественной войны Степан Кашурко в одном из документов, найденных в захоронении наших воинов, прочел: "Газоев Бексултан Газамахмович, командир взвода конной разведки З-й гвардейской конной дивизии, уроженец Галанчожского района Чечено-Ингушетии. В случае гибели сообщить в сало Хайбах, мать зовут Зана".

Кашурко написал а Галанчожский райисполком - ответа не получил. Оказавшись в 1990 году в Грозном, спросил у тогдашнего руководителя республики Доку Завгаева, где расположен Хайбах. Завгаев удивился: "Хайбах? Так это же...". И замолчал. Хайбах исчез с карты Северного Кавказа 27 фавраля 1944 года.

Кашурко настоял на создании чрезвычайной комиссии. Так был дан ход беспрецедентному уголовному делу 9060010, возбужденному 30 августа 1990 года прокуратурой Урус-Мартановского района Чечено-Ингушской республики и прерванному в связи с Чеченской войной.

Сегодня мы публикуем некоторые документы этого дела, сохраняя стилистику и орфографию оригиналов.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ ТОВ. СТАЛИНУ

Докладываю об итогах операции по выселению чеченцев и ингушей.

Выселение было начато 23 февраля в большинстве районов за исключением высокогорных населенных пунктов.

По 29 февраля выселены и погружены в железнодорожные эшелоны 478 479 человек<... >.

Из некоторых пунктов Галанчожского района остались не выселенными 6 тысяч чеченцев в силу большого снегопада и бездорожья, вывоз и погрузка которых будет закончена в 2 дня.

Л. Берия. 1.03.1944

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ ТОВ. СТАЛИНУ

...В проведении операции принимали участие 19 тыс. оперативных работников НКВД-НКГБ и Смерш и до 100 тыс. офицеров и бойцов войск НКВД, стянутых из различных областей, значительная часть которых до этого участвовала по выселению карачаевцев и калмыков, и кроме того будут участвовать в предстоящей операции по выселению балкарцев.

Нарком внутренних дел Союза ССР Л. Берия. 7.04.1944 г.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ МАГОМЕДА ГАЕВА

Тогда мне было 13 лет. Я очень хорошо помню этот день. Жили мы в Хайбахе. Отец работал чабаном в колхозе. В день выселения мы с отцом поехали на санях в горы за сеном. Возвращаясь, заметили, как солдаты НКВД стали окружать село. Поэтому мы с отцом решили не ездить в село, а стали наблюдать за происходящим издалека <...>

Мы хорошо видели, как в колхозную конюшню направился большой поток людей, подгоняемых солдатами. Видели, как подожгли конюшню. Сразу же поднялся густой дым. Даже на далеком расстоянии было заметно, что творится что-то страшное: сотни голосов слились воедино, превратились в один жуткий нечеловеческий крик.

Вдруг раздались автоматные и пулеметные очереди. Когда выстрелы утихли, наступила тишина. Никто уже не пытался вырваться из конюшни: ее выход был завален трупами. А на тех, кто находились внутри, обрушилась горящая крыша.

Когда солдаты ушли, оставшиеся в горах чеченцы начали собираться к месту сожжения родных и близких.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ АХМЕДА МУДАРОВА

Жил я на хуторе Тийста, недалеко от села Хайбах. В феврале 1944 года всех жителей нашего хутора повели в Хайбах. Дома остались больные, старики и ухаживающие за ними люди. Я со своей семьей из восьми человек остался: все болели тифом.

В воскресенье мой младший восьмилетний сын принес воду и сказал, что в селе Хайбах раздаются выстрелы, лают собаки и над селом клубится дым.

Вечером я заметил, что к дому идут несколько военных. Зашли пятеро, остальные остались во дворе<...>

Они схватили меня за плечи, вывели во двор. Следом остальных. В меня выстрелили из винтовки. Пуля пробила челюсть. Потом рядом стоявший военный стрелял в меня из автомата. Третий военный штыком проткнул мне спину, и, не вынимая штыка, как калошу палкой, потащил к обрыву и сбросил меня туда. Спереди, через ребра вышел кончик штыка. Эту острую пронизывающую боль я ощущаю и сейчас.

На дне обрыва я потерял сознание.

Когда я очнулся, правая рука у меня была пробита автоматной очередью. Челюсть висела... Видно, Аллах помог мне. Я дополз до двора, где расстреляли всех членов моей семьи: мать Ракку, сестру Зарият, брата Умара, сына Ахъяда 8 лет, сына Шаъмана - 6 лет и Увайса - 5 лет, восьмилетнюю племянницу Ашхо. Все они, кроме дочери, были в одном месте. Был в живых сын Шаъман. Он узнал меня и сказал: отец, мне больно. Я не мог его утешить, так как из-за пробитой челюсти не мог разговаривать. Я мысленно прочитал отходную молитву, заполз в дом, вытащил одеяла, накрыл трупы, чтобы звери не растаскивали. Кроме того, сделал пугало для мышей и собак. Я знал, что могу умереть в любое время, и хотелось сделать это по-человечески. Я выполз из дома, нашел яму, которую можно было приспособить себе под могилу, лег в нее и начал сыпать на себя землю здоровой рукой. Незаметно, словно засыпая, потерял сознание. <...>

Я понял, что умирать еще рано, раз я еще не умер. Попытался выползти из ямы. Вдруг почувствовал, что сзади кто-то идет. <...> Это оказался мой дядя Али. Он спасся от военных, бросившись в обрыв. А теперь искал меня. Все остальные трупы моей семьи он уже нашел.

Дядя ушел и через некоторое время вернулся с мужем моей сестры. Тот отвез нас в пещеру. Завесил проход одеялом, растопил костер. Дочь умерла на четвертый день. В этой пещере я находился более двух месяцев.

Всю жизнь я работал в колхозе скотником. Никогда оружия не брал в руки. Не умею им пользоваться, никому зла не причинял. Но абреками и бандитами признали всех чеченцев, которые остались в горах при выселении.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ ДЗИЯУДИНА МАЛЬСАГОВА

В марте 1942 года я был выдвинут заместителем Наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР.

18 февраля 1944 года в Грозный приехали Л.П. Берия и другие руководящие работники НКВД. В тот же день утром председатель Совнаркома Супьян Моллаев сообщил мне, что предстоит выселение чеченцев и ингушей. Он сказал, что будет встреча у первого секретаря обкома партии Иванова и чтобы я никуда не отлучался. Потом через два часа меня пригласили в кабинет Иванова. Там находились Моллаев, Серов, Круглов, заместители Берии. Мне сказали, что я должен ехать в Галанчожский район.

Вечером мы прибыли в село Ял-хорой, а после с капитаном Громовым поехали по маршруту Акки-Эсхи-Хай6ах-Нашхой. В ночь с 26 на 27 февраля 1944 года мы приехали в с. Хайбах.

В Хайбахе в конюшне колхоза им. Л.П. Берии собрали людей со всех окрестных хуторов и сел. Офицер НКВД приказал тем, кто не может идти, зайти а помещение, там подготовлено место, завезено сено для утепления. Здесь собрались старики, женщины, дети, больные, а также здоровые люди, присматривающие за больными и престарелыми родственниками. Некоторые поговаривали, что их вывезут на самолетах. По моему подсчету в конюшню зашло 650-700 человек. Всех остальных жителей района через с. Ялхорой под конвоем отправили в с. Галашки и оттуда до ж.д. станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда увели здоровую часть населения, ворота конюшни закрыли. Слышу команду: "Огонь!". Вспыхнуло пламя, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было приготовлено сено и облито керосином. Люди, находившиеся внутри, с криками о помощи выбили ворота и рванулись к выходу. Генерал-полковник Гвешиани, стоявший неподалеку от ворот, приказал: "Огонь!". Тут же из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей. Выход из конюшни был завален трупами.

Я подбежал к Гвешиани и попросил, чтобы прекратили расстреливать людей, ведь это же произвол. Гвешиани ответил, что на это есть приказ Берия и Серова, и если мы вмешаемся - нас постигнет судьба тех, что были в конюшне. Капитан Громов тоже начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Но ни он, ни я больше ничего сделать не могли.

Гвешиани отправил меня и Громова в с. Мелхесты, которое состоит из мелких горных хуторов. Здесь с промежутками в несколько десятков метров по дорогам и тропам валялись трупы расстрелянных горцев. В самом Мелхесты трудно было найти дом, где бы не было убитых.

Через несколько дней, когда мы с Громовым возвращались обратно, увидели много бездыханных расстрелянных тел. Мне особенно запомнилась мертвая женщина, прижавшая к себе трупы двух детей - грудного ребенка и другого 2-3 лет.

Потом я приехал в районный центр Чеберлой. Там первым секретарем работал Холим Рашидов. Во время нашей с ним беседы в его кабинет зашли два человека в штатском. Это были Колесников - зам. Наркома внутренних дел ЧИ АССР, и заместитель Берии Серов. Серов начал высказывать Рашидову, что между местечком Денидук и с. Нижалой идет "война". Бои ведут отряды Советской армии с немецким десантом и повстанцами-чеченцами. Я удивился, так как только что прибыл оттуда. Колесников и Серов докладывали наверх, что с обеих сторон имеются большие потери. Нарком внутренних дел ЧИ АССР Дроздов и первый секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС Иванов дали информацию в Москву о том, что они уничтожили 5000 бандитов - чеченцев и ингушей, а Л.П. Берия передал в центр, что в течение пяти дней идут ожесточенные бон с чеченскими бандитами. В это время по грубо завышенным данным НКВД в бандах находилось всего 335 человек.

В январе 1945 года я написал о произволе советских воинов в Хайбахе и Мелхесты Сталину. В конце февраля меня за это уволили с работы и предупредили, что если я еще напишу об этом, распрощаюсь с жизнью.

В июле 1956 года, когда Хрущев приехал в Алма-Ату и проводил заседание партактива в оперном театре, мне представилась возможность лично вручить ему заявление о варварском истреблении чеченцев в Хайбахе, Мелхесты и других селах. Хрущев пригласил меня в свою комнату, внимательно прочитал мое заявление и спросил у меня, знаю ли я, какая ответственность ложится на меня, если не подтвердятся изложенные в моем заявлении факты? Я ответил, что факты не могут не подтвердиться.

После этой встречи Хрущевым была создана комиссия по расследованию хайбахского преступления. В 1956 году она выехала в с. Хайбах. В осмотре этого места участие принимал и я. При раскопках бывшей конюшни сразу же обнаружили останки людей. Нашли много пуль и гильз. Расследование длилось свыше 6 месяцев.

В начале 1957 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о восстановлении ЧИ АССР. Но каратели так и не были преданы суду. Документы о преступлении в Хайбахе пролежали в закрытом архиве ЦК КПСС еще более трех десятилетий и лишь в марте 1992 года были обнародованы. Однако в митинговой толчее нашей перестройки они, как и отдельные публикации о Хайбахе, прошли почти незамеченными.

Уголовным делом о Хайбахе занималась военная прокуратура России. Там оно и заглохло.

Умер в глубокой старости в своей постели палач Хайбаха Гвешиани.

В деле о Хайбахе полностью приведен список из более семисот фамилий офицеров Госбезопасности, награжденных за участие в акциях выселения. Берия, Кобулов, Круглов и Серов удостоились полководческого ордена Суворова I степени, еще 13 высших чинов НКВД - ордена Суворова II степени, третий среди них - М. Гвешиани.

Ирина ДЕМЕНТЬЕВА, Илья МЕДОВОЙ, "Общая газета" (в сокращении).